Марк Твен - Вильсон Мякинная голова

— Помилуйте, сударыня, тутъ для насъ нѣтъ ничего непріятнаго. Въ данномъ случаѣ все сводится къ несчастію, которое нельзя никому поставить въ вину. Наши родители считались въ Италіи людьми достаточными и другихъ дѣтей, кромѣ меня съ братомъ, у нихъ не было. Мы принадлежимъ къ старинному флорентинскому дворянству (сердечко у Ровены дрогнуло, ноздри и шея раздулись, а глаза вспыхнули чарующимъ огонькомъ). Послѣ войны мой отецъ, принадлежавшій къ партіи побѣжденныхъ, вынужденъ былъ бѣжать для спасенія своей жизни. Помѣстья его, а также все движимое и недвижимое имущество были конфискованы. Мы очутились въ Германіи, на чужой сторонѣ, безъ друзей и безъ гроша денегъ. Мы съ братомъ были тогда десятилѣтними мальчиками, очень хорошо образованными для своего возраста, такъ какъ учились очень прилежно, — любили читать книги и недурно владѣли, кромѣ своего родного итальянскаго языка, также языками нѣмецкимъ, французскимъ, испанскимъ и англійскимъ. Насъ съ братомъ считали также чѣмъ-то вродѣ чуда, благодаря нашимъ необычайнымъ способностямъ въ музыкѣ. Я говорю такъ, съ вашего позволенія, единственно потому, что это сущая правда. Нашъ отецъ прожилъ всего лишь мѣсяцъ послѣ разразившагося надъ нимъ бѣдствія. Мать вскорѣ послѣдовала, за нимъ въ могилу, и мы съ братомъ остались круглыми сиротами одни-одинешеньки на всемъ бѣломъ свѣтѣ. Наши родители могли бы жить безбѣдно, если бы согласились показывать насъ за деньги, что имъ неоднократно и совѣтовали многіе знакомые. Мысль объ этомъ возмущала, однако, ихъ гордость, и они отказывались отъ самыхъ выгодныхъ предложеній, объявляя, что скорѣе согласятся умереть съ голоду. То самое, однако, на что они не хотѣли соглашаться, пришлось намъ послѣ ихъ смерти выполнять помимо нашего желанія и согласія. Насъ конфисковали за долги, въ которые пришлось войти за время болѣзни и по случаю похоронъ нашихъ родителей, и помѣстили въ числѣ прочихъ диковинокъ въ одинъ изъ дешевыхъ берлинскихъ музеевъ, пока мы не отработаемъ всю сумму долга. Цѣлыхъ два года пробыли мы въ этомъ рабствѣ. Мы путешествовали по всей Германіи, не получая жалованья и даже необходимаго продовольствія. Антрепренеръ показывалъ насъ за деньги и заставлялъ сверхъ того просить милостыню.

«Все остальное, сударыня, не представляетъ собою особеннаго интереса. Освободившись въ двѣнадцатилѣтнемъ возрастѣ отъ этого рабства, мы чувствовали себя въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ взрослыми людьми. Ранній жизненный опытъ доставилъ намъ много полезныхъ свѣдѣній. Между прочимъ, мы научились заботиться о собственныхъ своихъ интересахъ: защищаться отъ жадности антрепренеровъ, которые напоминаютъ собою акулъ, и вести дѣла безъ посторонней помощи такъ, чтобы всѣ барыши поступали въ нашу пользу. Мы путешествовали по разнымъ странамъ въ теченіе многихъ лѣтъ, пріобрѣтая при этомъ кое-какія свѣдѣнія изъ иностранныхъ языковъ, ознакомляясь съ необычайными зрѣлищами и странными обычаями. Такимъ образомъ, мы пріобрѣли весьма интересное, обширное и разнохарактерное образованіе. Мы вели очень пріятную жизнь, побывали въ Венеціи, Лондонѣ, Парижѣ, въ Россіи, Индіи, Китаѣ, Японіи…

Черная негритянка-невольница, Нэнси, при этихъ словахъ просунула голову въ дверь и воскликнула:

— Старая барыня, весь домъ у насъ биткомъ набитъ народомъ! Всѣмъ смерть какъ хочется поглядѣть вотъ на этихъ господъ!

Указавъ на близнецовъ кивкомъ головы, она спрятала таковую опять за дверь. Вдовушка была внѣ себя отъ радости и рѣшила воспользоваться столь благопріятнымъ случаемъ, дабы показать залетѣвшихъ къ ней рѣдкостныхъ пташекъ своимъ друзьямъ и сосѣдямъ, — простодушнымъ людямъ, которымъ наврядъ ли доводилось когда-либо видѣть иностранцевъ. Что касается до сколько-нибудь выдающихся чужеземцевъ, то ихъ, безъ сомнѣнія, никогда еще до сихъ поръ не видывали на Даусоновой пристани. Во всякомъ случаѣ, радостное возбужденіе тетушки Патси было весьма умѣреннымъ по сравненію съ тѣмъ, которое охватило Ровену. Дѣвушка чувствовала себя какъ бы вознесшейся превыше облаковъ. Казалось, будто она паритъ въ воздухѣ, не прикасаясь къ землѣ. Ей представлялось, что она переживаетъ самый великій день и наиболѣе поэтичный эпизодъ въ безцвѣтной исторіи родного ея скучнаго провинціальнаго городка. Ей предстояло находиться въ фамильярномъ сосѣдствѣ съ дивными источниками славы, которая охватывала ее всецѣло могучей своею волною въ то время, какъ остальнымъ дѣвицамъ дозволялось только завистливо смотрѣть на эту славу со стороны, за невозможностью стать участницами таковой.