Эрнест Хемингуэй - Острова в океане

– Что такое poireaux?

– Лук-порей.

– Это вроде такой длинной-длинной зеленой луковицы, – сказал Том-младший. – Только обыкновенный лук блестит, как полированный, а этот нет. У этого блеск тусклый. И листья зеленые, а на концах белые. Его варят и потом едят холодным с оливковым маслом, уксусом, солью и перцем. Весь целиком едят. Ух, вкусно. Я его столько съел – наверно, больше всех на свете.

– А что такое шестой… этот, как его? – спросил Эндрю.

– Ты своими вопросами мешаешь разговаривать, – сказал ему Дэвид.

– Раз я не понимаю по-французски, должен же я спросить.

– Париж разделен на двадцать арондисманов, то есть районов. Мы жили в шестом.

– Может, ты нам что-нибудь другое расскажешь, папа, чтобы без арондисманов, – попросил Эндрю.

– Эх ты, спортсмен, до чего ж ты нелюбознательный, – сказал Дэвид.

– Неправда, я любознательный, – сказал Эндрю. – Но до арондисманов я не дорос. Мне всегда говорят: ты еще не дорос до того, до этого. Ну вот, я признаю: до арондисманов я не дорос. Это мне трудно.

– Какой был средний результат у Тая Кобба? – спросил его Дэвид.

– Триста шестьдесят семь.

– Это тебе не трудно?

– Отстань, Дэвид. Тебя интересуют арондисманы, а других интересует бейсбол.

– У нас в Рочестере, кажется, нет арондисманов.

– Да отстань же, наконец. Я только подумал, что папа и мистер Дэвис знают много такого, что для всех интересней этих… фу, черт, даже запомнить не могу.

– Пожалуйста, не чертыхайся при нас, – сказал ему Томас Хадсон.

– Извини, папа, – сказал мальчуган. – Но если мне мало лет, это же не моя вина, черт побери. Ой, извини еще раз. Я хотел сказать просто, что это не моя вина.

Он обиделся и расстроился. Дэвид был мастер дразнить его.

– Мало лет – это недостаток, который скоро проходит, – сказал ему Томас Хадсон. – Я знаю, трудно не чертыхнуться, когда разволнуешься. Но не нужно этого делать при взрослых. Когда вы одни, говорите себе что хотите.

– Ну, папа. Ведь я уже извинился.

– Ладно, ладно, – сказал Томас Хадсон. – Я и не браню тебя. Я просто объясняю. Мы так редко видимся, что приходится очень много объяснять.

– Не так уж много, папа, – сказал Дэвид.

– Да, пожалуй, – сказал Томас Хадсон. – В общем немного.

– При маме Эндрю никогда не чертыхается и не ругается, – сказал Дэвид.

– Если вы, ребята, хотите знать, какие бывают ругательства, – сказал Том-младший, – советую вам почитать мистера Джойса.

– Мне довольно и тех, которые я знаю, – сказал Дэвид. – Пока довольно.

– У моего друга мистера Джойса можно найти такие слова и выражения, каких я и не встречал никогда. Наверно, в этом его никто ни на каком языке не переплюнет.

– А он и создал потом целый новый язык, – сказал Роджер. Он лежал на спине, с закрытыми глазами.

– Я этого его нового языка не понимаю, – сказал Том-младший. – Тоже не дорос, должно быть. Но послушаю, что вы, ребята, скажете, когда прочтете «Улисса».

– Это не детское чтение, – сказал Томас Хадсон. – Совсем не детское. Вы там ничего не поймете, да и не нужно вам понимать. Серьезно. Подождите, пока станете старше.

– А я читал, – сказал Том-младший. – И ты прав, папа: когда я читал первый раз, я ничего не мог попять. Но я читал еще и еще, и теперь я уже одну главу понимаю и могу объяснить другим. Я очень горжусь, что был другом мистера Джойса.

– Папа, мистер Джойс правда считал его своим другом? – спросил Эндрю.

– Мистер Джойс всегда спрашивал про него.

– Конечно, черт побери, я был его другом, – сказал Том-младший. – У меня мало было таких друзей, как он.

– Мне кажется, объяснять эту книгу другим тебе, во всяком случае, рано, – сказал Томас Хадсон. – Повремени немного. А какую это главу ты так хорошо понял?

– Последнюю. Где дама разговаривает сама с собой.

– Монолог, – сказал Дэвид.

– А ты что, тоже читал?

– Конечно, – сказал Дэвид. – Верней, Томми мне читал…

– И объяснял?

– Объяснял как мог. Там есть вещи, до которых мы, видно, оба еще не доросли.

– А где ты взял эту книгу, Томми?

– В книжном шкафу у нас дома. Я ее захватил с собой в школу.

– Что-о?

– Я читал ребятам вслух отдельные места и рассказывал про мистера Джойса, как он был моим другом и сколько времени мы с ним проводили вместе.

– И ребятам нравилась книга?

– Были такие пай-мальчики, которые находили ее слишком смелой.

– А учителя не проведали об этих чтениях?

– Как не проведали! Ты разве не знаешь, папа? Хотя да, ты в это время был в Абиссинии. Директор даже хотел меня исключить, но я ему объяснил, что мистер Джойс – знаменитый писатель и мой личный друг, и дело кончилось тем, что директор забрал у меня книгу и сказал, что отправит ее маме, а с меня взял слово, что без его разрешения я больше ничего не буду читать ребятам и не буду объяснять им то, чего они не понимают у классиков. Сначала, когда он еще хотел меня исключить, он сказал, что у меня испорченное воображение. Но оно у меня вовсе не испорченное, папа. Не больше испорченное, чем у других.