Эрнест Хемингуэй: Райский сад

Он и не заметил, как выпил fine a l'eau до дна и время перевалило за полдень. Он заказал еще порцию и попробовал углубиться в чтение. Но газета его не занимала, как прежде, и он стал смотреть на море, залитое тяжелым полуденным солнцем, как вдруг услышал ее шаги и гортанный голос:

– Привет, милый!

Она быстро подошла к столу, села напротив, вздернула подбородок и посмотрела на него смеющимися глазами. Кожа у нее на лице была золотистого цвета, с еле заметными веснушками. Она коротко, «под мальчика», подстригла волосы. Их безжалостно срезали. Они были густые, как и прежде, но гладко зачесаны назад и по бокам совсем короткие, так что стали видны уши. Старательно приглаженные рыжевато-коричневые волосы точно повторяли контур головы. Она повернулась к нему, выпрямилась и сказала:

– Поцелуй меня, пожалуйста.

Он поцеловал ее, посмотрел в лицо, на волосы и поцеловал еще раз.

– Тебе нравится? Попробуй, как гладко. Вот здесь, на затылке.

Он провел рукой по затылку.

– Попробуй у виска, около уха. Проведи пальцами по вискам. Вот, – сказала она. – Это и есть сюрприз. Я – девочка. Но теперь я как мальчишка и могу делать все, что мне вздумается, все, все, все!

– Сядь ко мне, – сказал он. – Что будешь пить, братишка?

– Что ж, спасибо, – сказала она. – Я выпью то же, что и ты. Теперь понял, чем грозит тебе мой сюрприз?

– Догадываюсь.

– Разве я не молодец, что решилась на такое?

– Может быть.

– Нет. Не может быть. Я долго думала. Я все хорошенько обдумала. Почему мы должны жить по чьим-то правилам? Мы – это мы.

– И так было хорошо, и никто не докучал нам никакими правилами.

– Пожалуйста, проведи рукой еще разок.

Он погладил ее и поцеловал.

– Какой ты милый, – сказала она. – И я тебе нравлюсь. Я чувствую, уверена. Не обязательно восторгаться. Пусть поначалу тебе это просто нравится.

– Мне нравится, – сказал он. – У тебя такая красивая форма головы, и тебе очень идет.

– А виски тебе нравятся? – спросила она. – Это не подделка. Настоящая мальчишеская стрижка, и не в каком-то там салоне красоты.

– Кто тебя подстриг?

– Парикмахер в Эг-Морте. Тот, что неделю назад стриг тебя. Ты объяснил ему тогда, что ты хочешь, и я попросила подстричь меня точно так же. Он был очень мил и совсем не удивился. Его это нисколечко не смутило. Он спросил: хочу ли я точно такую же прическу, как у тебя? И я ответила «да». Тебе это приятно, Дэвид?

– Да, – сказал он.

– Глупцам она покажется странной. Но мы должны быть выше этого. Мне нравится быть независимой.

– Мне тоже, – сказал он. – Сейчас и начнем.

Они сидели в кафе и смотрели, как отражается в воде заходящее солнце, как опускаются сумерки на городок, и пили fine a l'eau. Прохожие подходили к кафе поглазеть на нее, но в этом не было ничего оскорбительного. Они были единственными иностранцами в поселке, жили здесь уже почти три недели, и она была очень красивой и всем нравилась. К тому же сегодня он поймал огромную рыбину, а о таком событии в поселке обычно много судачили. Но и ее прическа вызвала немало толков. В этих краях добропорядочные женщины редко стриглись коротко, да и в самом Париже такая прическа была редкостью, считалась странной и могла вызвать как восторг, так и резкое осуждение. Короткая стрижка могла означать либо слишком многое, либо просто желание показать красивую головку.

На ужин они съели бифштекс с кровью, картофельное пюре, фасоль и еще салат, и она попросила тавельского.

– Отличное вино для влюбленных, – сказала она.

Он подумал, что ей всего двадцать один год и обычно она выглядела не старше своих лет, чем он очень гордился. Но в тот вечер она казалась взрослее. Очертания скул резко проступили на лице – раньше он этого не замечал, и, пожалуй, еще улыбка стала немного печальной.

В комнате было темно, и только с улицы проникал слабый свет. Подул бриз, и стало прохладно, но они откинули простыню.

– Дэйв, ты не против, если мы согрешим?

– Нет, девочка, – сказал он.

– Не называй меня девочкой.

– Там, где я обнимаю тебя, ты – девочка, – сказал он. Он крепко прижал ее к себе и почувствовал, как груди напряглись и округлились под его пальцами.

– Это мое приданое, – сказала она. – Лучше вернемся к сюрпризу. Потрогай. Нет, оставь их. Они никуда не денутся. Погладь лицо и затылок. Вот так, хорошо… Пожалуйста, Дэвид, люби меня такой, какая я есть. Пожалуйста, пойми меня и люби.

Он закрыл глаза и почувствовал на себе ее стройное легкое тело и как прижались ее груди к его груди и ее губы к его губам. Он лежал, не двигаясь, прислушиваясь к ее желанию, и когда рука ее опустилась ниже и нерешительно коснулась его, он помог ей и, откинувшись на спину, снова лег неподвижно, ни о чем не думая, лишь ощущая на себе непривычную тяжесть ее тела.