Агата Кристи - Пропавшая весной

Все это началось… С чего же все началось? Ах, да! С воспоминаний о поэзии. Можно ли придумать что-нибудь смешнее, рассуждала про себя Джоанна, как бродить по пустыне и декламировать стихи! Хорошо, что во время этих прогулок никто ее не видел и не слышал. Да здесь вообще никого нет, убеждала она себя, так что для паники нет никаких оснований. Все это глупости, просто пошаливают нервы…

Она повернула назад и направилась обратно к гостинице.

Она поймала себя на мысли, что едва сдерживает себя, чтобы не побежать бегом.

Чего она вдруг испугалась? Здесь никого нет! Может быть, она и испугалась одиночества? Или, возможно, она из тех людей, которые страдают от … Как же это называют? Не клаустрофобия, нет. Клаустрофобия — это боязнь замкнутого пространства, а у нее совсем наоборот. Слово должно начинаться на «А», как ей кажется. Да, боязнь открытого пространства.

Впрочем, все на свете можно объяснить с научной точки зрения.

Но научное объяснение, хотя и действует немного успокоительно, все равно в настоящий момент ей ничем не поможет.

Легко сказать себе, что все в мире имеет свою логику и все взаимосвязано, но не так легко управлять событиями. Не так легко управлять даже своими мыслями, которые то возникают вдруг из тайников памяти, то прячутся вновь, словно юркие ящерицы, выглядывающие из своих норок.

Например, мысль о Мирне Рандольф, подумала Джоанна. Эта мысль как змейка проползла, у нее перед глазами. Другие мысли мелькали словно ящерицы.

Боязнь открытого пространства… А ведь она всю свою жизнь провела словно в ящике. Да, в ящике с игрушечными детьми, с игрушечными слугами, с игрушечным мужем.

Нет, Джоанна, что ты такое говоришь! Как можно быть такой глупой? Твои дети вовсе не игрушки. Они живые, настоящие.

Дети настоящие, и повар тоже настоящий, и служанка. Агнес, и Родни тоже настоящий. Наверное, это я сама игрушечная жена, игрушечная мать.

Ох, это ужасно! До какой чепухи можно додуматься, когда совершенно нечего делать! Может быть, снова почитать стихи? Надо обязательно припомнить что-нибудь успокаивающее.

И во весь голос, с подчеркнутым пылом, она продекламировала:

Но что было дальше, она никак не могла припомнить. Впрочем, она и не хотела вспоминать. Этой строки вполне достаточно. Она объясняет все, не правда ли? Родни, думала Джоанна, Родни… «Цветущею весной я скрылась от тебя…» Но только, думала она, сейчас не весна, сейчас ноябрь.

Внезапная мысль ослепила ее: Родни как раз и говорил об этом, в тот самый вечер!

Здесь была какая-то таинственная связь, какой-то ключ, ключ к некой загадке, которая еще ожидала ее, скрываясь в тишине пустыни. Что-то такое ожидало ее, от чего она захотела уйти, — теперь Джоанна поняла это окончательно.

На как уйти от собственных мыслей, которые словно юркие ящерицы снуют туда и сюда?

Как много оказалось вещей, о которых ей нельзя думать, если только она хочет сохранить душевное равновесие. Это и Барбара, и Багдад, и Бланш. (Все на Б, как забавно!) И Родни, уходящий по перрону вокзала Виктория, и Эверил, и Тони, и Барбара — они были так невежливы с нею!

В самом деле — Джоанна почувствовала — раздражение на саму себя — почему она так и не смогла найти для своих мыслей более приятный объект?

Ведь так много приятных воспоминаний хранит ее память! Много, очень много…

Например, ее подвенечное платье, такое красивое, из великолепного шелка цвета устричной раковины… Эверил в колыбельке, вся завернутая в муслин, завязанная розовой лентой с огромным бантом, такая миленькая, такая послушная! Эверил всегда была послушной девочкой, вежливой, с хорошими манерами. «Они у вас прекрасно воспитаны, миссис Скудамор». Да, Эверил была чудесным ребенком — в обществе, по крайней мере. в домашней жизни она была не такая, постоянно не соглашалась, спорила, и ещё этот ее непокорный, недоверчивый вид… Она всегда смотрит на вас, словно спрашивает, чего вы добиваетесь на самом деле! Нет, послушные дети смотрят на свою мать совсем по-другому. А в остальном — она прекрасный ребенок в полном смысле этого слова. Тони на людях тоже выглядел вполне приличным, послушным ребенком, хотя дома был неисправимо неучтив и невнимателен. По-настоящему трудным ребенком в их семье была Барбара. Из-за любого пустяка она закатывала истерику и обливалась слезами.

А в общем все они были очень милыми, хорошо воспитанными детьми.

Очень жаль, что дети вырастают и из милых и послушных крошек превращаются в несговорчивых, неприветливых грубиянов.