Август Стриндберг - Жители острова Хемсё

— Нам надо его вытурить в окно! — заметил Рапп.— Это можно сделать при помощи талей; потом мы потащим его к морю. Потуши ты только огонь, и тогда скорей в сарай за всем необходимым!

Заперли снаружи дверь и взяли с собой ключ. Затем оба мстителя прошмыгнули в сарай.

— Только бы нам вынести его из дома,— заметил, убегая, Карлсон,— а уж потом мы с ним справимся!

Случайно еще стоял готовый подъемный снаряд со времени последней бойни. Разобрав его по частям и отыскав блок и веревку, потащили они весь снаряд за стугу под окно пастора.

Рапп принес лестницу, собрал части снаряда и прикрепил их рейкой к остову. Затем он связал петлю, прикрепил блок и затянул тали. Потом он проник в комнату, пока Карлсон оставался внизу с багром.

После того как Рапп некоторое время, пыхтя и фыркая, возился в комнате, вдруг просунулась в окно его голова, и Карлсон расслышал слабый шепот:

— Натяни!

Карлсон натянул, и вскоре за окном появилось темное тело.

— Натягивай больше! — приказывал Рапп.

Карлсон еще натянул. На подъемной машине теперь раскачивалось тело спящего пастора, невероятно удлиненное, как тело повешенного.

— Натягивай! — снова приказал Рапп.

Но Карлсон уж отпустил веревку. Пастор, как мешок, лежал в крапиве, не издавая ни единого звука.

В то же мгновение вылез и матрос из окна и спустился по приставленной лестнице. Оба потащили теперь пастора к мосткам.

— Теперь ты у нас выкупаешься, мерзавец! — воскликнул Карлсон, когда они достигли берега.

У берега было мелко, но дно было тинистое, так как из года в год туда выбрасывались внутренности рыб. Рапп снял петлю, которую он перевязал вокруг туловища спавшего, и бросил его в море.

Тут пастор проснулся и испустил крик, напоминающий крики свиньи, когда ее режут.

— Вытянем его! — сказал Рапп, заметив, что люди услыхали крики и бегут к ним.

Но Карлсон, встав на колени, стал тиной растирать пастора; он так старательно вытер его черное платье, что исчезли все следы несчастья, приключившегося на брачной кровати.

— Что там случилось внизу? Что такое? — кричали сбежавшиеся люди.

— Пастор свалился в море! — ответил Рапп и вытащил не перестававшего кричать священника.

Все собрались. Карлсон разыгрывал из себя великодушного спасителя и милостивого самарянина, притворяясь смиренным и жалостливым.

— Можете вы себе представить! Я совершенно случайно прихожу сюда и вдруг слышу, что что-то плещется; я подумал, не тюлень ли это. Подойдя ближе, вижу, что это наш дорогой господин пастор. «Господи Иисусе, говорю я матросу, да ведь там лежит и бьется пастор Нордстрём. Рапп, беги за веревками!» — говорю я ему. И Рапп побежал за веревками. Когда же мы накинули петлю вокруг толстого господина пастора, он начал так кричать, будто мы собираемся его потрошить. А как он выглядит!

Вид пастора был действительно неописуемый. Люди взирали на него с досадой, но и с почтением; им хотелось как можно скорей унести его.

Из двух пар весел образовали носилки, на которые положили пастора. Восемь сильных рук понесли его наверх на ток, где собирались его переодеть.

Совершенно пьяный музыкант представил себе, что это какая-то шутка, и пошел с ними, наигрывая бельмановскую застольную песнь: «Дайте дорогу, дайте дорогу носилкам старого Шмидта!» {5} 5 …бельмановскую застольную песнь: «Дайте дорогу, дайте дорогу носилкам старого Шмидта!» — 27-я из «Песен Фредмана» шведского поэта и композитора Карла Микаэля Бельмана (1740—1795).

Откуда ни возьмись, из-за кустов вышли парни и тоже присоединились к шествию. Профессору казалось, что он снова обрел утерянную молодость: он пошел вслед за ними и запел. Норман притащил свою гармонику, так как дольше удержать свой музыкальный пыл он уже не мог.

Когда шествие вошло во двор, то выскочили женщины; увидав пастора в таком плачевном положении, они преисполнились жалости и сокрушались, глядя на бессознательно лежавшего пастора. Фру Флод принесла одеяло, которое она, невзирая на предостережения Карлсона, набросила на несчастного; затем поставили греть воду и заняли у профессора белье и платье.

Придя на ток, больного, как говорили о нем (никто не решился бы сказать, что пастор пьян), положили на сухую солому.

Пришел Рундквист со шнеппером, чтобы пустить пастору кровь, но его прогнали. Тогда он попросил, чтобы ему по крайней мере позволили заговорить больного, так как он умеет заговаривать одержимых водяною болезнью овец. Но ему не разрешили дотрагиваться до пастора, так же как и никому из собравшихся.