Август Стриндберг - Жители острова Хемсё

На окнах установлены рядами бутылки, с сияющими яркими цветами этикетками. Карлсон смыслил в сильных эффектах. Золотисто-желтый пунш сиял солнечными лучами сквозь зеленое стекло, а пурпуровый цвет коньяка искрился, как пылающий уголь; похожие на серебро оловянные капсюли, надетые на пробки, сверкали, как блестящие золотые монеты.

Самые храбрые из молодых парней приблизились и глазели, как будто стоя перед магазинной вывеской, предвкушая приятное щекотание в горле.

С каждой стороны двери стояли шестидесятиштофные бочки; они, как тяжелые мортиры, охраняли вход. В одной была водка, в другой слабое пиво, за ними лежали кучкой, подобно пирамиде ядер, двести пивных бутылок.

Впечатление производилось великолепное и воинственное, и боцман Рапп прогуливался среди этого, как ефрейтор, со штопором за поясом и приводил в порядок военные снаряды, бывшие в его распоряжении. Он украсил бочонки сосновыми ветками, просверлил и снабдил их металлическими кранами; он размахивал своим бочечным буравом, как пушечным банником, и постукивал от времени до времени по бочкам, чтобы слышно было, что они полны.

Одетый в парадную форму, в синюю куртку с отложным воротником, в белые брюки, с лакированной кожаной фуражкой на голове, он внушал уважение к себе со стороны крестьянских парней, хотя ради безопасности на нем и не было шпаги. Кроме обязанности виночерпия, ему было поручено следить за порядком, предотвращать бесчинства, при необходимости кого надо вывести и вмешиваться в случае драки. Богатые парни притворялись, будто они презирают его, но это была лишь скрытая зависть. Они с удовольствием надели бы мундир и поступили на государственную службу, если бы не боялись канатов и требовательных канониров.

На кухне в печке стояли два чугуна для кофе, и хрустели и скрипели кофейные мельницы. Топором кололи головы сахара, а на подоконниках расставлены были пироги. Служанки бегали от кухни к кладовой, уставленной всякого рода вареньем и печеньем и увешанной мешками свежеиспеченного хлеба.

Порою невеста появлялась в окне комнаты с распущенными волосами и без лифа и звала то Лотту, то Клару.

Паруса один за другим сворачивали в бухту, ловко подплывали к мостикам и причаливали при ружейных залпах. Но приезжие еще не решались идти в стугу, а толпами разгуливали по двору.

Благодаря счастливой случайности, жене и детям профессора пришлось куда-то уехать на именины, и профессор один был дома. Он поэтому любезно принял приглашение, предоставив на этот торжественный случай свой большой зал и свою лужайку под дубами для распивания кофе и для ужина.

На козлы и бочки были положены большие доски, и так получились столы и скамейки; столы уже были покрыты скатертями и уставлены кофейными чашками.

Наверху перед стугой образовалось теперь несколько небольших кучек людей. Рундквист с вымазанными ворванью волосами, бритый, в черной куртке, взял на себя добровольно обязанность увеселять гостей шутливыми замечаниями.

Норману разрешено было вместе с Раппом производить приветственный салют, главным образом с помощью динамитных патронов; он стал за домом и упражнялся, стреляя из пистолета. Зато ему пришлось оставить свою гармонику, она этот день была в опале и изгнана, потому что был приглашен лучший скрипач в округе, портной из Фифонга; а этот господин очень обижался, если кто состязался с ним в искусстве.

Вот приехал пастор. Он был в веселом, свободном настроении, готовый шутить с новобрачными, как того требует обычай. Его принял Карлсон на пороге стуги.

— Ну-с, быть может, мы заодно и крестить будем,— сказал, здороваясь, пастор Нордстрём.

— Нет, черт возьми! Так все же спешить не годится! — ответил, не смущаясь этим, жених.

— Уверен ли ты в этом? — спросил пастор в то время, как все присутствующие зубоскалили.— Мне пришлось раз на одной свадьбе сразу и венчать, и крестить, но это были люди прыткие; они могли такую вещь учинить. Серьезно, как поживает невеста?

— Гм!.. на этот раз опасности нет; но никогда нельзя поручиться, когда что произойдет,— ответил Карлсон, указывая пастору место между матерью церковного старосты и вдовой из Овассы, которых пастор начал занимать разговором о рыбной ловле и о погоде.

Пришел профессор в белом галстуке и в черном цилиндре. Пастор сразу обратился к нему как к человеку, равному ему по положению, и начал разговор, к которому дамы прислушивались, вытаращив глаза и расставив уши; они были глубоко убеждены в том, что профессор высокообразованный человек.