Август Стриндберг - Жители острова Хемсё

Затем опять пускаются они по зеленому, цветочному морю, колыхающемуся под дуновением утреннего ветерка, то окрашенному яркими цветами, когда клейкие стебли и головки цветов ложились на волны белой медоносной травы, то сплошного зеленого цвета, распростертому как море в минуты полного штиля.

В воздухе чувствуется праздник, а в работе — соревнование; косцы скорей готовы упасть под солнечным ударом, чем бросить косы.

За Карлсоном идет с граблями Ида, и так как он последний в ряду, то ему легко, не подвергая опасности свои икры, хвастливо оглядываться назад и перекидываться с ней словечками. Норман же у него под наблюдением наискось от него; стоит тому кинуть взгляд на юго-восток, как раздается не столько доброжелательное, сколько недружелюбное предостережение: «Береги ноги!»

Когда пробило восемь часов, то заливной луг уже лежал как бороненное поле, гладкое как ладонь, а скошенная трава упала длинными рядами. Теперь производится осмотр сделанной работы и оцениваются удары. Над Рундквистом производится суд; отлично видно, как он шел; можно было подумать, что там плясали слоны. Но Рундквист защищает себя: ему приходилось наблюдать за девицей, которую ему дали, потому что еще случается, что девушки за ним бегают.

Теперь сверху раздался призывный крик Клары к завтраку; бутыль с водкой блестит на солнце, и начинается жбан со слабым пивом; на ровной скале дымится горшок с картофелем, на блюдах аппетитно лежит горячая килька, подано масло, нарезан хлеб, разливают по стаканам водку — завтрак в полном разгаре.

Карлсона восхваляют, и он опьянен победой; Ида тоже к нему благосклонна, и он ухаживает за ней с усердием, которое бросается в глаза; да, она действительно выделяется красотой среди всех… Старуха, хлопочущая с блюдами и тарелками, часто проходит около обоих, слишком часто, так что это заметила Ида. Но Карлсон обратил на нее внимание только тогда, когда она тихонько пихнула его в спину локтем и шепотом сказала:

— Карлсон должен быть хозяином и помогать Густаву! Он должен быть здесь как у себя дома!

Взоры и внимание Карлсона направлены исключительно на Иду, и он от старухи отделался шуткой. Но вот является Лина, нянька профессора, и напоминает Иде, что ей пора идти домой, убирать комнаты.

Смущение и грусть обнаруживается у мужчин, а девушки, видимо, не опечалены.

— Кто же будет за мной сгребать, если у меня отнимают девушку? — крикнул Карлсон тоном деланного отчаяния, за которым он старался скрыть действительное недовольство.

— Почему же не тетка? — отвечал Рундквист.

— Тетка должна сгребать! — закричали хором все мужчины.— Пусть идет тетка и сгребает!

Старуха отбивается, махая фартуком.

— Что стану я, старая баба, делать среди девушек? — говорит она.— Нет! Никогда! Никогда! С ума вы сошли!

Но сопротивление подстрекает.

— Возьми старуху,— шепчет Рундквист, что заставляет Нормана рассмеяться, а Густава сделаться темнее ночи.

Выбора нет. Среди шума и смеха спешит Карлсон домой за граблями старухи, вероятно положенными где-нибудь на чердаке. Вслед за ним бежит старуха.

— Нет! Ради бога,— кричит она.— Он не должен рыться в моих вещах.

И так исчезают оба, а остающиеся изощряются в громких и едких замечаниях.

— Я нахожу,— говорит наконец Рундквист,— что их слишком долго не видно. Пойди-ка, Норман, посмотри, что там случилось!

Шумное одобрение побуждает остряка продолжать в том же духе.

— Что они там наверху могли бы делать? Это чересчур! Знаете ли, я прямо начинаю беспокоиться.

У Густава посинели губы, но он принудил себя улыбнуться, чтобы не отличаться от других.

— Бог да простит мои прегрешения,— продолжал все в том же тоне Рундквист,— но дольше я этого вынести не могу. Я должен посмотреть, что они оба там делают.

В это мгновение показываются перед домом Карлсон со старухой; он несет грабли. Это красивые грабли, с нарисованными на них двумя сердечками и надписью: «Anno 1852». Когда старуха была невестой, ей Флод сам сделал и подарил эти грабли. Без тени болезненной сентиментальности указывает она на помеченный год.

— Это было не вчера,— говорит она при этом,— когда Флод сделал мне эти грабли…

— И когда ты легла на брачную кровать, тетка,— заметил старик из Свиннокера.

— Она могла бы это и еще повторить,— добавил тот, что из Овассы.

— Шесть недель нельзя венчать старых поросят, а два года — старых вдов,— пошутил прибывший из Фиаллонгера.

— Чем суше трут, тем он скорей воспламеняется,— вставил малый из Фисверсатра.