Джейн Остен - Нортэнгерское аббатство

Ночь прошла тяжко. На сон или же отдохновенье, что заслуживало бы названья сна, рассчитывать не приходилось. Комната, где по прибытьи Кэтрин терзало взбаламученное воображенье, вновь стала декорациями душевной ажитации и беспокойных грез. Но сколь отличен от прошлого был ныне источник непокоя – сколь прискорбно резоннее и подлиннее! Тревога ее коренилась в истинном факте, страхи – в вероятности; и поскольку разум пребывал охвачен помыслами о беде истинной и естественной, одиночество ее положенья, тьма ее покоев, древность здания сознавались и обдумывались без малейшего проблеска чувств; и хотя ветер ревел, то и дело исторгая из дома странные и внезапные шумы, Кэтрин, час за часом бодрствуя в постели, слушала их без любопытства или ужаса.

В начале седьмого Элинор вступила в комнату, желая явить вниманье и по возможности оказать помощь; однако же мало что оставалось сделать. Кэтрин не лодырничала; она почти оделась и почти закончила паковать багаж. С приходом подруги Кэтрин мимолетно заподозрила, что, вероятно, услышит примирительное посланье. Что может быть естественнее – гневу надлежит миновать и уступить место раскаянью. Кэтрин заботило лишь, до какой степени после всего, что случилось, подобает принять извиненья. Но знанье сие ныне оказалось бы лишенным пользы; оно не требовалось; ни кротость, ни достоинство не подверглись испытанью – никакого посланья Элинор не принесла. При встрече девы говорили очень мало; обе полагали наибезопаснейшим сохранять молчанье, и наверху обменялись разве что немногими и весьма тривиальными замечаньями – Кэтрин деловито хлопотала, одеваясь, а Элинор скорее ревностно, нежели опытно старалась заполнить дорожный сундук. Когда все было сделано, они покинули комнату – Кэтрин задержалась лишь на полминуты, дабы окинуть прощальным взором предметы знакомые и драгоценные, – и сошли в утреннюю столовую, где подан был завтрак. Кэтрин старалась есть, желая избавить себя от понуждений и сохранить душевный покой Элинор; но аппетита не было, и она толком ничего не могла проглотить. Контраст меж этим и предыдущим завтраком в сей столовой наградил юную деву свежей раною и лишь усугубил отвращенье ко всему, что представало взору. И суток не прошло с тех пор, как все они собирались здесь ради подобной трапезы, но сколь иными были обстоятельства! С какой жизнерадостной непринужденностью, блаженной, хоть и ложной уверенностью озиралась она, наслаждаясь всем, что видела, и ничего не опасаясь в будущем, помимо отъезда Генри в Вудстон на один день! Блаженный, какой блаженный завтрак! Ибо рядом был Генри; Генри сидел подле и за нею ухаживал. Сии размышленья продолжались долго, не потревоженные обращеньем визави, коя сидела, погруженная в столь же глубокие раздумья; и лишь с появленьем экипажа подруги вздрогнули и очнулись. При виде экипажа Кэтрин вспыхнула; и пренебреженье, кое было явлено ей, в этот миг столь необычайно яростно полыхнуло в сознании, что на минуту она охвачена была одним лишь негодованьем. Элинор же понуждена была к решимости и речи.

– Ты должна мне написать, Кэтрин! – вскричала она. – Ты должна сообщить о себе как можно скорее. Мне не знать ни единого часа покоя, прежде чем я удостоверюсь, что ты благополучно добралась домой. Невзирая на весь риск, на все опасности, я вынуждена молить тебя об одном письме. Дай мне знать, что ты благополучно прибыла в Фуллертон, что родные твои здоровы, а затем я более не стану ждать писем, пока не смогу просить тебя о переписке, как подобает. Пиши мне к лорду Лонгтауну – и я вынуждена молить тебя адресовать твое посланье к Элис.

– Нет, Элинор, если тебе не дозволено получать от меня письма, мне, конечно, лучше не писать. Разумеется, я благополучно доберусь домой – в сем нет сомнений.

Элинор промолвила только:

– Меня не удивляют твои чувства. Я не стану досаждать тебе. Вдали от тебя я доверюсь доброте твоего сердца.

Но сей реплики, сопровождаемой печальным взглядом, хватило, дабы мгновенно растопить гордость Кэтрин, и последняя тотчас отвечала:

– Ах, Элинор, ну конечно , я тебе напишу.

И еще один вопрос юная г-жа Тилни желала уладить, хотя заговорить отчасти смущалась. Ей пришло в голову, что после столь долгого отсутствия дома Кэтрин, вероятно, не располагает средствами, потребными на путешествие; и когда Элинор предположила сие, кротчайшим манером предлагая вспомоществованье, выяснилось, что именно так дело и обстоит. До сей минуты Кэтрин об этом и не задумывалась, но, исследовав содержимое кошелька, обнаружила, что, если б не доброта подруги, была бы вышвырнута из дома без денег, необходимых для возвращенья домой; и поскольку затрудненье, в коем Кэтрин тем самым очутилась бы, захватило мысли обеих, до расставанья девы едва ли обменялись хоть словом. Времени, впрочем, не оставалось вовсе. Вскоре объявили, что экипаж готов, Кэтрин тотчас поднялась, и долгое нежное объятье заменило слова при прощании; когда же подруги ступили в вестибюль, Кэтрин, не в силах покинуть дом, не помянув того, чье имя до сей поры ни единожды не промолвили обе, на миг замялась и дрожащими губами еле пробормотала, что «просит передать добрый привет ее отсутствующему другу». Но сие приближенье к его имени положило конец всем попыткам сдержать чувства; и, по возможности закрывая лицо платком, она ринулась к дверям, нырнула в экипаж и через мгновенье уже катила прочь.