Густав Мейринк - Голем

Я так и сделал:

— Гиллель?

— Да. Слушаю тебя.

— Мириам здорова? Ты все знаешь? — торопливо произнес я.

— Да, все. Уже давно. Не беспокойся, Енох, и не бойся.

— Ты простишь меня?

— Я же сказал тебе — не беспокойся.

— Мы скоро увидимся? — Я опасался, что больше не смогу разобрать ответа, последняя фраза была уже чуть слышна.

— Надеюсь… Буду ждать… тебя… Когда я смогу… затем должен… в страну…

— Куда? В какую страну? — Я почти упал на Лапондера. — В какую страну? В какую?

— Страна… Гад [26] Счастье (евр.). Название одного из двенадцати израильских колен, проживающею в Восточной Иордании, его родоначальником, по Библии, был Гад, сын Иакова. … Южная… Палестина.

Голос угас.

Бесконечные вопросы перепутались в моем мозгу: почему он назвал меня Енохом? Цвак, Яромир, часы, Фрисляндер, Ангелина, Хароузек.

— Прощайте и не поминайте лихом, — вдруг громко и отчетливо произнесли губы убийцы. На этот раз с интонацией Хароузека, но так похоже, точно это сказал я сам.

И мне дословно припомнилась последняя фраза из его письма.

Лицо убийцы уже исчезло во тьме. Лунный луч падал теперь на изголовье тюфяка. Через пятнадцать минут камера погрузится в полный мрак.

Я продолжал без конца задавать вопросы, но ответа не было.

Убийца лежал неподвижно как труп, и веки его сомкнулись.

Я проклинал себя за то, что все эти дни видел в Лапондере всего лишь садиста-преступника и ни разу не взглянул на него как на человека.

По тому, что только что произошло со мной, было ясно: Лапондер — сомнамбула, существо, находившееся под влиянием полнолуния.

Может быть, он совершил злодейское убийство в сумеречном состоянии сознания. Наверняка.

Теперь, когда рассвело, окаменелость черт его лица смягчилась и сменилась выражением блаженного смирения.

Не мог так беззаботно спать человек, у которого на совести было убийство, убеждал я самого себя.

Я едва дождался, когда он проснулся.

Знал ли он, что произошло?

Наконец он открыл глаза, перехватил мой взгляд и отвернулся.

Я тут же подошел к нему и взял его за руку.

— Простите, господин Лапондер, что я до сих пор был так неприветлив с вами. Но такой из ряда выходящий случай, что…

— Будьте уверены, сударь мой, — с живостью перебил он меня, — я вполне понимаю, какое ужасное должно быть чувство, когда находишься в одной камере с садистом-убийцей.

— Не говорите больше об этом, — попросил я. — Сегодня ночью мне в голову лезло всякое, и я не могу отделаться от мысли, что, может быть, вы… — я пытался найти нужное слово.

— Вы считаете меня больным, — помог он мне. Я согласился.

— Думаю, это можно заключить по некоторым признакам. Я… Я… Позвольте спросить без обиняков, господин Лапондер?

— Пожалуйста.

— Прозвучит это несколько странно, но… Скажите, что вам сегодня снилось?

Он с улыбкой покачал головой.

— Я никогда не сплю.

— Но вы разговаривали во сне.

Он удивленно взглянул на меня. С минуту раздумывал. Затем уверенно ответил:

— Что-то, однако, могло случиться, если вы задали такой вопрос. — Я подтвердил. — Я никогда не сплю. Я — я скитаюсь, — вполголоса добавил он после паузы.

— Скитаетесь? Как это понять?

Он, казалось, не желал говорить об этом, и я счел уместным назвать ему причины, побудившие меня лезть к нему в душу, и в общих чертах рассказал, что произошло ночью.

— Вы можете быть твердо уверены в том, — сказал он серьезным тоном, когда я закончил, — что все происходило на самом деле так, как я говорил во сне. Как я до этого заметил, я не сплю, но «скитаюсь», и утверждаю это потому, что моя жизнь во сне протекает иначе, чем, скажем, у нормального человека. Называйте это как угодно, скажем, отделением от плоти. Таким образом сегодня ночью, например, я попал в довольно необычную комнату, куда вход вел снизу через люк.

— Как она выглядела? — быстро спросил я. — Нежилая? Пустая?

— Нет, в ней была мебель, правда, немного вещей. И кровать, где спала девушка, то была летаргия, а рядом с ней сидел мужчина и держал свою руку на ее челе. — Лапондер описал лица обоих. Вне сомнений, это были Гиллель и Мириам.

Я не смел дышать от напряжения.

— Пожалуйста, расскажите дальше. Кроме них, кто-нибудь еще там был?

— Кроме них? Постойте, нет, в комнате больше никого не было. На столе горел семисвечный канделябр. Потом я спустился по винтовой лестнице.

— Она была сломана? — припомнил я.

— Сломана? Нет, нет, она была в полном порядке. От нее в сторону шла комната, где сидел мужчина в башмаках с серебряными пряжками, довольно необычного вида, такого типа людей я еще никогда не встречал: желтого цвета лицо с раскосыми глазами. Он опустил голову вниз и, казалось, чего-то ждал. Может быть, какого-то поручения.