Петру Думитриу - Буревестник

Проговорив это, он медленно, словно это стоило ему огромных усилий, принялся расстегивать ворот рубахи, под которой билось это наболевшее сердце. Ульяна подошла к нему и внимательно слушала, опустив глаза в землю. Она подняла их лишь тогда, когда он начал своими большими, заскорузлыми руками расстегивать ворот рубахи.

— Горько мне было, Ульяна, помирать, потому что ты еще по-настоящему моей не была. Когда в море было тихо и мы спокойно спали в лодке, я все думал о том, как мы с тобой миловались да целовались… Утром, бывало, проснусь первым и вижу, как на рассвете звезды гаснут, остается только одна — самая большая. И так-то мне явственно представляется, как у нас с тобой было и как будет…

Адам нежно обнял ее. Ульяна не сопротивлялась.

— А вот как подумал, что пропаду… — продолжал он шепотом, — тогда плохо стало… Жалко стало, что ты моей не была…

— Молчи, — прошептала она, еще ниже опуская голову. — Не говори так, мне стыдно…

Она улыбнулась чуть заметной улыбкой. Адам подхватил ее под руки и с такой легкостью перенес через забор, что она едва успела уберечь юбки от колючек. Потом обнял ее за плечи и они пошли рядом, стараясь держаться в тени заборов. Дальше была заросшая ивняком и ракитником лощинка, по которой шла хорошо наезженная дорога. Здесь толстым слоем лежала пыль. Адам с Ульяной, оба босые, беззвучно, как по мягкому ковру, шагали по этой пыли.

Они шли к им одним известному, потайному месту, со всех сторон защищенному старыми дуплистыми ветлами и густым ракитником. Все там буйно заросло бурьяном, на который они рядышком опустились, смяв шершавые листья лопухов и сочные стебли болиголова.

Адам неуклюже погладил девушку по щекам своими большими, мозолистыми руками. Ульяна посмотрела на него — она впервые за этот вечер глядела ему прямо в глаза, — и замерла, не моргая, словно в забытьи.

— Другой раз жди меня, — хрипло проговорил Адам. — Жди, что бы ни случилось.

Она ответила ему чуть заметным кивком: да, она теперь всегда будет его ждать, что бы ни случилось. На глазах у нее навернулись слезы и медленно потекли по щекам. Она положила ему голову на плечо.

— Не выходи больше в море, пока мы не поженимся… — прошептала она. — Слышь, не выходи…

Адам тихо засмеялся:

— Буду ловить рыбу в озере… В море больше не выйду, так и быть…

Он начал целовать ее щеки, глаза, лоб, потом поцеловал в полуоткрытый рот и так больно укусил ей губу, что она тихонько вскрикнула. Они лежали теперь обнявшись, тяжело дыша и борясь. Он прижимал ее к себе все сильнее и уж не далек был тот миг, когда сопротивление ее было бы сломлено. Ульяна сначала извивалась как змея, но вдруг затихла и бессильно опустилась на землю под тяжелой грудью Адама.

— Нет, — сказала она отчетливо. — Прошу тебя… Не надо. Нет, Адам.

В ее голосе звучали грусть и просьба.

Если бы она сказала это страстно, как все, что она говорила раньше, если бы она продолжала отбиваться, то Адам, пожалуй, не послушал бы ее и, в конце концов, одолел. Но теперь его руки сразу отпустили ее. Он отпрянул и спросил хриплым голосом — какой бывает, когда горло пересохнет от жажды:

— Что так?

Она одернула сбившуюся юбку и застегнула кофточку.

— Без свадьбы нельзя… — смущенно прошептала она. — Грех, Адам…

Он отодвинулся еще дальше, облокотившись на руку, сорвал травинку и стал ее грызть. Потом вдруг положил голову ей на колени.

— Ульяна… — тихо проговорил он, — Ульяна… грешно тебе меня мучить… ведь исстрадался я, тебя ждавши… словно вся душа во мне от жажды высохла, ты же держишь передо мной кружку с водой, а пить не даешь… За что ты меня так мучаешь? Что я тебе сделал?

Девушка рассеянно гладила его щеки своей легкой шершавой рукой.

— Не сердись на меня, милый, — шептала она, прости меня… прости…

Он лег на спину и долго лежал так, стараясь успокоиться. Лунный луч, пробравшись сквозь листву, осветил его черты. Оба они были дети бедняков, оба с детства привыкли к труду, к палящему солнцу, к непогоде, но здесь, в густой тени ракит, где лунный луч ласкал их лица, они — эти лица — казались им прозрачными и нежными, как лепестки редкостного драгоценного цветка: свежие, прохладные, пахучие. Такой, когда он открывал глаза, представлялась Адаму девушка, оберегавшая его покой. Вдруг Ульяна, еще раз взглянув на его исхудалые щеки и опущенные веки, нагнулась над ним и крепко поцеловала в губы, потом высвободила свои ноги и сказала быстро-быстро, словно боясь какой-то неизвестной, угрожавшей им, опасности: