Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах т.5

Поэтому вернемся к делам службы. После первого же укола стало мне полегче. Проснулась угасшая было жажда трудовой деятельности, всех нас там поддерживавшая ежедневно, а иначе чиновникам никогда было бы себя ни прокормить, ни одеть, ни обуть и тачку ни купить, не буду уж сюда приплюсовывать рифму еще одного глагола, регулярное удовлетворение которого необходимо для здоровья безвременно неженатого человека.

Прихожу, дела идут, контора пишет, смена легкая, Новый год, начальство на Кипре в загуле, метель, пурга и вьюга, все рейсы ими накрылись, народ поддает с прежней безответственностью и свободой нравов – еле успевают его штрафовать и вывозить в вытрезвитель. Серьезный нарушитель, подмечено, чурается такого положения дел на международной арене – он заранее знает сводку погоды и хрена с два сунется в аэропорт. Пока тут пьют, жрут, гуляют, флиртуют где попало, погружаются в компьютеры, слушают плейеры и читают всякую херню еловую в глянце, нарушитель в отель вызывает топ-блядей из элитных вертепов зла и, как хитрый волк, ждет хорошей летной погоды, чтоб, в зубы тогда уж взяв добычу, проследовать через контроль и торжествующе приделать всем нам заячьи уши.

Тем более в стране бардак и сплошная на местах мультипликашка, бабки крутятся вокруг такие немереные, что перестаешь верить в наличие у нас бедности общества, ржавения ракет, увеличения смертности, аварий подлодок, неоплаты труда чумазых шахтеров, дедовщины, уркаганства, лопнувших батарей, беженцев и шпионов иностранных спецслужб – короче, над всей Испанией безоблачное небо и дьюти, понимаете, фри.

Попадает в ту смену одна русскоговорящая парочка из Парижа, он – старичок-одуванчик, восемьдесят лет, она – старушка-ромашка, оба туриста, судя по ихним визам и документам, ровесники. Издали еще замечаю, что оба замандражили, но медлю с контрольной подсечкой. С ними вместе вылетает в сумке, что несет старичок, черно-белый терьерчик, пусть даже болоночка, не важно. Вопросы. Ответы. Что, прикидываю, волокут с собою и где именно? А собачка то правый бок свой облизывает, то левый. Тут и дебил Черненко въехал бы, что к чему, пошевелив эмфиземой своего атеросклероза. Раз, думаю, в собачку вшили, то это должны быть особо крупные брулики или прочие изумруды. Пропускаю, улыбаясь, хитрованных старичков, а сам спешу к своему спецкомпьютеру. Сообщаю все данные, приметы улетающих, час прибытия остается открытым ввиду погоды, следите там за расписанием, типа не лоханитесь, с вас, намекаю, бутылка с паюсной, что восстановит мужское мое самочувствие. Рейс улетел, подсчитываю в уме сумму наградного профита.

Хорошо. Потом приличный был навар с каких-то северных быков, пытавшихся вывезти запретный дорогой антиквариат в Монако, а уж они на радостях раскупили все шампанское в дьюти-фри и пошли гулять по бутикам, пока не задрыхли в сортире прямо на толчках.

Фиксация в памяти всего происшедшего у меня безупречно рабочая, так что не хрена стенографировать, что извилины в моем ночном горшке, вашими же обсираемые неверными диагнозами, друг с дружкой переплетаются, подобно змеенышам гадюки, из-за чего ум одной первостепенной моей личности заскакивает за разум личности иной, третьестепенной, которую ни в грош не ставлю, – смело можете ставить ее к стенке деревенского амбара, где на тамошних полатях она, если не ошибаюсь, лишена была комсомольской невинности одной вдовой дояркой в годы юности далекой.

И вот резь в канале у меня начала униматься, праздник кончился летной погодой, но опухшее начальство с большим трудом и многими морально-физиологическими страданиями продолжало бороться с ненавистью к труду, народ же прибывает и убывает – обычный идет дебит-кредит общественной жизни на земле, можно поживать и добро со злом наживать.

А как же без этого, Ваша Честь, без этого не было бы на земле никакого разочаровывающего сальдо… все, все, молчит, Бульд-Озеров, как та же севрюга горячего копчения, молчит, но одновременно не теряет врученное ему всеми вами последнее слово.

Как вдруг начальство дергает его к себе на допрос и в упор спрашивает:

– Ты кем себя, эпитет твою мать, вообразил?

– Никем, – парирую, внутренне бледнея, – никогда ее не воображал, только исключительно той женщиной, которой был зачат для последующей жизни на земле в лице того же Бульд-Озерова.

– А вот на тебя докладная родителя школьной малолетки-переростка, неоднократной второгодницы и теперь уже аттестата зрелости, о внеклассном сношении и заражении последней лично тобою всяким, понимаете, недопустимым триппером и прочими трахомонусами! Тебе что, выходит дело, мало презерватизации в приказном порядке наших органов, шляющихся, как стало известно, налево и вообще где и с кем попало в связи с перестройкой общества, да?