Анри Шарьер - Ва-банк

И все же, он был не прав — есть в жизни большая печаль, чем оказаться слепым в Гранаде. Это когда тебя, двадцатичетырехлетнего, здорового, полного веры в жизнь человека, пусть не очень послушного и честного, но ведь не испорченного же до мозга костей, и уж, во всяком случае, не убийцу, приговаривают пожизненно к каторге за преступление, совершенное другим человеком, — а это такой приговор, который означает, что человек вычеркивается из жизни навсегда, обречен гнить заживо нравственно и физически, не имея и самого ничтожного шанса из ста когда-нибудь вновь поднять голову и войти в мир нормальных людей.

Сколь многие несчастные, которых разрушила, растоптала безжалостная система правосудия, предпочли бы оказаться слепыми в Гранаде! Я — один из них.

Самолет, которым мы летели из Мадрида, мягко приземлился в каракасском аэропорту, где нас встречала дочь с друзьями. Через двадцать минут мы уже были дома. Собаки просто сходили с ума от радости, а наша индейская служанка, тоже равноправный член семьи, не уставала повторять:

— Ну а как родственники Анри, сеньора? А как вам понравилась мать Риты, Анри? Я уж боялась, что вы никогда не вернетесь, там, на родине, небось хорошо. Слава Богу, наконец-то все вместе, наконец-то дома!

Борьба за существование продолжалась. Мы продали ресторан, мне начали надоедать все эти бифштексы и чипсы, а также «канар а-ля оранж» [10]и «кок а вен» [11]. И мы купили ночной бар «Кэри».

В Каракасе все ночные бары — неизменное место встречи одиноких мужчин, поскольку там уже есть свои девушки, готовые составить им компанию. Поболтать, вернее, послушать их, выпить с ними, а если клиент не слишком жаждет спиртного, то выставить его на бутылку или рюмку. Там своя особая жизнь, отличная от дневной и далеко не такая спокойная, зато каждую ночь случается что-то неожиданное и любопытное.

Сюда спешат сенаторы, депутаты, банкиры, адвокаты, офицеры и чиновники сбросить дневной стресс, забыть о сдержанности и имидже идеального служащего и гражданина, который они усердно поддерживали весь день. В баре «Кэри» каждый являл свое истинное лицо. Это был взрыв эмоций, вызов социальному лицемерию, здесь можно было отключиться от всего, забыть о семейных и служебных неурядицах.

Я любил наблюдать за своими клиентами. Один, видно, очень важный бизнесмен, всегда приходил ровно в девять, он был постоянным посетителем, и я часто провожал его к машине. Он шел, положив мне руку на плечо, а другой указывал на вершины гор над Каракасом, четко вырисовывающиеся на фоне предрассветного неба, и говорил:

— Ночь кончилась, Энрике, скоро взойдет солнце. И ведь никуда больше не сунешься, все закрыто. А когда настанет день, мы снова окажемся лицом к лицу со своими проблемами. Работа, офис, рабская доля, которая ждет меня каждый день. Как продержаться без этих ночей?

Вскоре я купил еще одно заведение, «Мадригал», а потом и третье, «Нормандию». Вместе с Гонсало Дюраном, социалистом и противником режима, готовым день и ночь отстаивать интересы владельцев ночных клубов, баров и ресторанов, мы основали ассоциацию по защите подобного рода заведений. Через некоторое время я стал ее президентом, и мы, как могли, защищали наших клиентов от нападок местных чиновников.

Я превратил «Мадригал» в русский ресторан под названием «Ниночка», а для колорита нарядил одного испанца с Канарских островов казаком и посадил его на лошадь, очень смирную ввиду преклонного возраста. Они исполняли роль швейцаров, но посетители начали спаивать моего «казака» и, что еще хуже, не обходили и лошадку. Животное, естественно, виски стаканами не глотало, но очень пристрастилось к кусочкам сахара, обмакнутым предварительно в какой-нибудь крепкий напиток, предпочитая тминную водку. И вот, когда старушка лошадь основательно набиралась, а «казак» был пьян в лоскут, они выезжали на улицу, авениду Миранда, одну из центральных магистралей с интенсивным движением, и галопировали по ней, причём испанец выкрикивал: «Вперед! В атаку!» Можете себе представить эту картину — визжали тормоза, машины сталкивались, водители ругались, открывались окна, и сердитые голоса взывали к порядку и соблюдению тишины в позднее время. Своеобразие репутации моего ресторана обеспечивал и музыкант, тоже весьма оригинальная личность. Это был немец по имени Курт Ливенталь. Лапы у него были как у боксера, и он наигрывал на своем электрооргане с таким усердием, что стены содрогались до девятого этажа. Сперва я не верил, что такое возможно, но когда консьержка и владелец дома пригласили меня на верхние этажи, я убедился, что это не преувеличение.