Анри Шарьер - Ва-банк

Беда в том, что у парня было сердце. Конечно, пройдя тюрьму, он, что называется, заматерел, но нежная душа у него сохранилась.

На станции он увидел поезд, отходящий на Париж. Прыгнул в скорый, и вот он в столице. Шел дождь, когда он сошел на перрон. Он стоял под навесом и думал, как добраться до Ля-Вилетт. Там же стояла некая девушка. Она взглянула на него. До сих пор все женщины для него «материализовывались» в толстой жене охранника в Эссе, с которой он пару раз переспал, но живы были в памяти рассказы старших парней о своих похождениях. Правда это или нет, он не знал. Никто до сих пор не смотрел на него так, как эта девушка; они разговорились:

— Откуда ты?

— Из деревни.

— Ты мне нравишься, парень. Почему бы нам не пойти в отель? Я бы доставила тебе удовольствие, мы бы согрелись…

Жожо весь затрепетал. Для него это было как сон наяву, а она к тому же нежно коснулась его рукой. Любовь оказалась тяжелым испытанием. Девушка была совсем юная и полная нежности.

Насладившись друг другом до полного изнеможения, они сидели на постели и курили, и девушка спросила:

— Ты первый раз с женщиной в постели?

— Да, — смутился он.

— А почему так долго ничего не было?

— Я был в колонии.

— Долго?

— Очень.

— Я тоже была в колонии. Бежала.

— А сколько тебе?

— Шестнадцать.

— А откуда ты?

— Из Ля-Вилетт.

— А улица?

— Рю де Руэн.

Это же была улица Жожо! Он замер в ужасе.

— А как тебя зовут?

— Жинетт Дюбуа.

Это была его сестра. Они оба закричали от стыда и горя. Потом каждый рассказал о своем пути. Жинетт и остальных сестер Жожо постигла участь брата — колонии и тюрьмы. Мать попала в сумасшедший дом. Старшая поступила в публичный дом для арабов в Ля-Вилетт. Они решили навестить ее.

Тихонечко выскользнуть из отеля, чтобы свинья в униформе не заметила их, не удалось.

— Ты, шлюшка, разве я не предупреждал тебя, чтобы ты не приставала ни к кому? — И он грубо разъединил их. — Дай-ка я сам малость потешусь, ты, грязная тварь.

Этого Жожо вынести уже не мог. Он вообще слабо представлял себе, что происходит. Выхватив свой складной армейский нож, он с силой воткнул его в грудь этого борова.

Его арестовали, и все двенадцать присяжных единодушно приговорили его к смерти, но президент республики помиловал, и ему дали пожизненную каторгу.

Так что он уцелел, Папийон, и сейчас живет в Кумане, это такой порт. Он стал сапожником, женился, у него девять детей, все ухоженные, бегают в школу. Один из старших в том году поступил в университет. Каждый раз, когда бываю в Кумане, навещаю их. Ничего пример? Поверь мне, у него тоже огромный счет обществу. Ты ведь не исключение, Папи. Большинству есть за что отомстить. Но ни один не покинул Венесуэлу ради этого. Я верю тебе, Папи. Если ты задумал ехать в Каракас, езжай, но у тебя, я думаю, хватит здравого смысла жить там, не нарушая закона.

Бугра ушел в тот день поздно. Он что-то перевернул во мне. Почему он так воздействовал на меня? Вот почему. За первые дни свободы я перевидал немало бывших осужденных, которые снова счастливы и снова в норме, и все они благоразумны и осторожны в своих поступках, эти крестьяне или рабочие по происхождению. Бугра был другим. Впервые я увидел профессионала преступного мира, который стал месье, джентльменом. Стану ли я таким же? Смогу ли стать? Для него, врача, это было простым делом. Мне сложнее. Но я был уверен, что в один прекрасный день я тоже стану джентльменом.

Сидя на лавке, на полу второй галереи, я наблюдал за насосами — сегодня они работали как часы. Я вспоминал слова Бугра: «Верю тебе, Папийон, но бойся ловушек большого города». А они там, конечно, есть, и я не так крепок духом, чтобы устоять. Только вчера вид золотого запаса перевернул во мне всю душу. И я тут же начал думать, как бы это провернуть. Я так до конца и не решился оставить мысль о магических для меня слитках.

Мысли, перебивая одна другую, кружились со страшной скоростью в голове. «Папи, я верю в тебя». Но смогу ли я жить так же, как мои друзья здесь? Не уверен.

В восемь подъемник вынес меня на поверхность. Я сделал большой крюк, чтобы не видеть хранилища. Чем реже я его буду видеть, тем лучше. Быстро пройдя по поселку и извиняясь перед теми, с кем не остановился поговорить, я подошел к дому. Меня ждала Кончита, привлекательная, как всегда.

—Как поступим, Папийон? Шарло велел мне налить тебе крепкого пастиса перед обедом. Он сказал, что ему кажется, будто у тебя проблемы. Что случилось, Папи? Мне, жене своего друга, ты можешь сказать. Может, привести тебе Грациэлу или Мерседес, если она тебе милее?