Иван Новиков - Золотые кресты

Когда все было кончено, Никандр вместе связал два мешка и перекинул их за плечи, больший на спину, поменьше, с мукою, на грудь. Третий, заполненный наполовину, дал Леньке. Они отворили дверь и вышли, никем не замеченные. И один только жалобный, странный, получеловеческий писк сопутствовал им. Это был Ниночкин кот; едва ли он не сошел с ума.

После жаркого дня ночь им показалась прохладной. На углу переулка серела невысокая церковь. Никого на улицах не было. Идти на базар еще рано и не безопасно. Никандр уставил мешки у ограды, и они сели ждать, пока совсем рассветет.

Ни слова они между собой не произнесли и так просидели час или два в странном оцепенении. Ни сторож на них внимания не обратил, ни они не заметили, как он, покрестившись на Троицу, открыл перед собою железную дверь. Но вдруг, как змеею ужаленный, Ленька вскочил и закричал. Ему показалось, что у него быстро-быстро, в мозгу, стала раскручиваться тугая пружина. Вскочил и Никандр. Он, словно в припадке, кинулся и, навалившись на Ленькин мешок, стал его мять и душить. Но все это было напрасно. Из мешка, металлически ясно звенел и звенел, вырастая в ушах в неумолимый набат, звонкий будильник покойницы. Он ею поставлен был точно, и еще не успел отзвучать, как гулко упал с колокольни первый удар воскресного благовеста. А на ребят из мистической Троицы сбоку глядел сам Бог Саваоф, знать снова, как встарь, над землею поднявший грозный свой скипетр.

Церковь была небольшая, Благовещенья пресвятой Богородицы, что на Бережках. У ранней обедни прихожан было немного, и когда расходились, друг другу передавали, что утром, у самой ограды, были задержаны два мальчугана с мешками, как видно, воришки.

Никандра, после суда, отправили в колонию для малолетних преступников, Леньку сначала в приют, после в больницу для душевнобольных.

Обоих их видела мать. До деревни дошли сначала одни темные слухи, но она собралась тотчас и поехала. Никандр был угрюм, неразговорчив. С ним ничего, казалось, не произошло. В работах он был исполнителен, как настоящий мужик, и вообще на хорошем счету.

Ленька на вид также почти не переменился, только еще исхудал. Одной из его странностей было то, что он почти ничего не ел. Также не выносил он котят и боя часов. Он затыкал себе уши и убегал. Во всем остальном он был тих и спокоен. Иногда на него находило блаженное самозабвение. Он махал тогда в воздухе своею иссохшей рукой, и губы его что-то беззвучно шептали.

Когда вошла к нему мать, он ее сразу узнал, но вместо того, чтобы кинуться к ней, полез рукою в карман и начал там шарить. Недоумение и как бы обида отразились на лице его.

— Что поздно пришла? — сказал он с укором. — Все время берег для тебя, а вот куда-то девалась.

Врачи Катерине сказали, что долго он не проживет, и она осталась в Москве. Они были правы.

Узнавши от матери о Ленькиной смерти, Никандр и тут ничем себя не проявил. Наказав поклониться отцу, он вышел с ней за ворота. Был жаркий и облачный день. Облака громоздились по небу огромными кучами. Парило. Никандр поглядел и сказал:

— Земля-то, чай, сохнет у нас. Хорошо бы дождя.

А когда Катерина ушла, он долго еще глядел ей вослед. И никто не видал, а если б и видел, не разгадал бы необычного странного выражения его остановившихся глаз.

В обратный путь Катерина не села на поезд, а вышла пешком. Город был позади, а по бокам и впереди лежали поля, родная страна. Шла она не спеша, некуда было ей торопиться, как торопилась когда-то к Алеше. Сын ее с ней был теперь неразлучен, как неразлучна была та земля, на которую Катерина ступала и в которой лежал ее Ленька.

Через четверо суток пути дошла она до родных краев. Опять ее обступил знакомый тот лес, где когда-то билась крылами, как залетевшая птица, тревожная ее и больная душа. Тут бы ей и осесть. Может быть, только хотелось бы ей одного человека. И это не муж, а Алеша. Открывшийся ей шалаш не дымил. По-прежнему травы цвели, но ярче и строже, молитвенней. И когда переступила Катерина порог, она не удивилась.

Поодаль от толстого дубового пня был поставлен другой толстый обрубок, между ними постланы были три свежих доски, и на них тихо лежал отошедший Алеша. Рядом, в углу, приготовленная, стояла лопата. Постояв и простившись, Катерина взяла ее в руки, вышла на волю и принялась за работу. Лесная земля копалась легко.

Перепадали дожди, хлеба колосились и наливались. Точно бы кто умолил жестокое небо жестокою жертвой. Мужицкое сердце забытою радостью радовалось. С другими, пожалуй, повеселел бы и Болдырев, но Катерина сильно его озадачила. Предавши земле Алешино бренное тело, она так и осталась в лесу. Степан ее звал, грозил и стыдил, уговаривал, но Катерина ему отвечала: