Иван Новиков - Золотые кресты

Он окликнул Никандра, но тот не отозвался. Пошарил рукой. Оба они легли на полу, и Никандровы ноги были тут, рядом, все слава богу. Ленька прислушался, сонное дыхание спящих было ровно и тихо. Чуть обозначалось, белея, окно, и низенькая перед ним занавеска. Ленька перевернулся и сладко заснул.

Никандр, несмотря на усталость, однако не спал. Когда потушили огонь, небольшой под стеклом ночничок, и Агафья Матвеевна улеглась, пошептавши молитвы и оправив уже заснувшую в ногах ее внучку, Никандр на какую-то долю минуты утратил сознание, все перед ним поплыло, задвигалось и остановилось, и от этого толчка остановки он сразу очнулся и стал трезв. Точно обрезало. И все прояснилось, и перед ним стало голо, как голое осеннее дерево: все было глупо и неудачно. Сколько он думал, готовился, и Иван Никанорыч подвел… Он, значит, хотел все концы в узел и в воду. «Смотри у меня, не шали». Это он разъяснял, чтобы чисто. Умный он человек, а я, видно, дурак. Никандру стало обидно, он не хотел быть дураком. И как же с пустыми руками явиться? И какой дать ответ: И хлеба он взял на дорогу, а — ничего.

Никандр лежал в темноте, как в гробу, незачем было ни шевелиться, нечего даже желать. Но, однако же, он завозился, круто двинул плечами, а руки, сами собою, судорожно сжались в кулак. И это движение, активностью своей, его развязало. Как в широко распахнутую в непогоду наружную дверь врывается разноголосый вихрь бури, так, в перебивку, но слитная такая же разноголосица дня ворвалась в его грудь, и он должен был устоять, не потеряться, найти свое место, что-то он должен был сделать, иначе нельзя.

Тут был и матрос с разорванным ухом, условившийся о свидании, куда и Никандр хотел кое-что принести, и азор этих глаз, коляный и грубый, как рукавица, схватившая душу в кулак, эти глаза, которыми сразу поймал широкоплечий Маланьи сожитель, и все эти широкие спины людей, перед которыми надо сворачивать, чтобы не задавили, и эти ныне застывшие в камне гиганты, — все они и в лесу пошли бы так точно, как идут между людей, напролом, целиной. Зависть и ненависть на две половины раздирали Никандрово сердце. А парни, бившие в морду бульварного идола, словно подхлестывали и подвывали в груди. Никандр был готов заплакать от злости, что Маланья, сестра, от него ускользнула. Вся эта сумятица чувств, весь их напор что-то ему диктовали определенное. Кровь от него была неотступна, это она давила на мозг; это она над ним колдовала. Никандр начал соображать. Он полупривстал и мысленно видел, так ясно, как днем, каждый угол подвала, и где стояла мука, и кое-какие вещицы, и как спит старуха, и только забыл о калачиком свернувшейся девочке да о коте, уткнувшем свою пушистую морду между теплых ее дремотных колен.

Ленька в эту минуту как раз и проснулся. Он тронул, пошарив, ноги Никандра, но Никандр промолчал, И все же было это как предупреждение, как остановка. Бог весть почему, вспомнил Никандр и о старушке, певшей про очи, и о художнике, и о своих стариках, и о девочках, продававших пирожные, и вот об этой лежавшей в ногах у своей старенькой бабушки. Руки Никандра обмякли, а в оба виска вступила глухая, давящая боль. Боль эта все возрастала, и чтобы унять ее, Никандр охватил уши руками и закачался. Это был непонятный, досель ему незнакомый припадок тоски и мучительной жалости. Смертельно ему стало жалко и Леньку, и стариков, и себя, и всех деревенских… О городских он забыл. Ему показалось, что это не он, а за него вся деревня надумала послать их, ребят, ходоками за хлебом…

А пока он так тихо покачивался и Ленька с ним рядом снова сопел, Ниночка тоже проснулась.

— Бабушка! бабушка! — позвала она тихо, а потом и погромче. — Ты разве тут? Ты разве приехала?

— Спи… спи… — отвечала Агафья Матвеевна, не просыпаясь. Ниночка слабо в ответ рассмеялась и завозилась, как кошечка.

— А мне без тебя как было страшно, — сказала она, опять закрывая глаза. — А с тобой как ничего мне не страшно!

Было тихо, мертво, когда Никандр снова прислушался. Он от висков провел руками к глазам. Пальцы его ощутили две капли, холодные, как ночная роса. Это его удивило. Он их растер по щекам, не раздумывая, что это было такое. Он уже знал, как теперь сделать. Надо было все тихо собрать, уложить в мешки, поднять Леньку, и с Богом. А если проснется?

Тотчас же он встал и принялся за работу. С кошачьей ловкостью, вовсе бесшумно, не разбирая, он набивал один мешок за другим. Муку, привезенную с юга, не пересыпая, также он сунул в один из своих просторных мешков. Все уже было близко к концу, когда он зацепил чайную чашку, забытую на краю стола. Она шумно упала и разлетелась в куски. Никандр застыл, выжидая. Агафья Матвеевна приподнялась.