— Для этого она слишком уж зла на мою матушку, — ответила Маргерита.
— А кого вы наймете в услужение мадам? — спросила Сиска.
— Пока что сама обойдусь, пока найдется кто-нибудь, кто ее устроит.
— А! Ладно, — согласилась Сиска, она уже тревожилась о том, что Розье будет предоставлена сама себе.
Тем временем старуха, уединившись в своих апартаментах, предавшись пряным радостям тщеславия, тщательно разглаживала оборки на платье из тафты цвета палого листа и горделиво рассматривала толстый перстень с золотым гербом.
В эту ночь ей приснилось, будто она проезжает по Дворцовой площади Брюсселя в карете, запряженной четверкой лошадей, с берейтором впереди, в ясный солнечный денек, когда там шел большой военный парад. Приветственно били барабаны, полковые оркестры играли «Брабантскую песнь», трезвонили колокола, иногда грохотала пушка! Сам король обнажил голову, а солдаты, приветствуя ее, взяли в ружье.
Поль, ставший нищим, грязным, босым, с длинной бородой, опиравшийся на толстую палку и стоявший в первых рядах толпы, протягивал ей засаленную шапчонку. Она бросила в нее грошик и, гордая, уехала на своей четверне быстрым галопом.
«Наконец-то я раздавила его!» — думалось ей.
Чванство Розье быстро стало невыносимым. Сиска целыми днями плакала, кухарка запросила больше жалованья и сбежала, когда госпожа баронесса в ответ не повела и кончиком носа; служанка, любившая Маргериту, ничуть не роптала, но, будучи по натуре жизнелюбивой и прямодушной, не могла удержаться, чтобы не посмеиваться в отсутствие молодой хозяйки над свежеиспеченной благородной госпожой.
Розье не обращала на это внимания. Она заобожала себя, наслаждалась собою, точно каким-нибудь деликатесом, все не могла насмотреться на геральдическую тарабарщину своих дворянских грамот и подумывала заказать себе баронскую корону с пятью жемчужинами, чтобы надевать ее в своей комнате, при закрытых дверях, когда останется совсем одна, по вечерам, и подолгу смотреть на себя в зеркало.
Соседи, крестьяне рассказывали, что видели ее в коляске в обществе видных господ и красивых дам, где она, небрежно откинувшись на сиденья, много жестикулировала и вертела головою, а по бокам или перед каретою трусили породистые псы.
Это действительно так и было и до того воодушевляло бывшую трактирщицу, что для нее не стало в мире ничего важнее Знатности, людей хорошего тона, гербов, геральдики, породистых собак и прогулок в коляске. Она безмерно заботилась о своей плоти. Разве тесто, из которого она слеплена, не замесили еще до потопа? Ее забота о собственной персоне была тщательной, ежеминутной и забавной. Ее руки очень похорошели всего за две недели. Она белилась, румянилась, натиралась всевозможными мазями, пудрами, смесями и выглядела как после отвратительной процедуры омоложения.
Служанка полагала, что ей вздумалось снова выйти замуж. Но дело было не в этом.
Розье до сих пор презирала Поля. Она презирала его все больше и все высокомернее. Иногда она думала: заплатит мне за все этот босяк, этот буржуа!
При этом она вовсе не утратила любви к дочери, ее единственной и неподдельной любви. Маргерита была так же знатна, как и она сама, это была ее кровь.
Однажды она вошла в спальню к «этой деревенщине» Полю, когда тот был еще не одет, только чтобы взглянуть, так ли тонко сложены его ноги, как и у нее.
Однажды он сказал Маргерите:
— Вот ведь я — и терпеливый человек, и мягкий!.. Но и я на пределе. Руки чешутся. Чувствую, что еще одно слово, и…
— Мне нравится, что ты терпеливый, — отвечала Маргерита. — Ну, раз уж у тебя руки чешутся и тебе надо кому-нибудь вмазать…
Поль отвесил ей несколько пощечин. Она не осталась в долгу, ответив ему тем же. Тут он сразу успокоился.
Тогда Маргерита, поцеловав ему руку как нежная его рабыня, сказала:
— Рад ли ты, любезный мой повелитель, что избил маму в моем лице?
Подобные сцены повторялись нередко.
Милосердием, нежностью, любовью своей Маргерита много раз мешала Полю совершить против ее матери какую-нибудь выходку, которая вынудила бы ту съехать с виллы, снова впасть в опустошение и одиночество.
На следующий день Поль сказал Маргарите:
— Мне нужен свежий воздух, я тут уже давно задыхаюсь, да и ты тоже; давай устроим себе передышку на три недели и оставим тещу тут с ее благородным обществом.
— Раз воздух нужен тебе и задыхаешься здесь ты — давай и поедем туда, куда захочешь ты, — ответила Маргерита. — Итак, куда мы едем?
Читать дальше