Шарль де Костер - Свадебное путешествие

Он соглашался на все с благодушием балованного ребенка. Так мало-помалу на лужайку отправились все корки. Тогда она принялась искать упавшие зернышки. То-то было радостного смеха — что ее, что его! Как он ласкал ее взглядом, эту нежную юность, саму любовь во плоти, еще целомудренную даже в замужестве!

Потом его посетила печальная мысль. «Господи, — сказал он, — сделай так, чтобы я никогда не потерял ее!» — и он позволил себе опустить взор в бездну.

И вдруг заметил на носу или под глазом большой кусок апельсиновой корки, брошенный ему и прилипший, как пощечина.

Она, смеясь, подбежала и обняла его. Потом отправилась отдохнуть в постель от великой усталости своей.

Она не могла придумать, чем бы еще отвлечь его, принося ему плоды, цветы, все, что она находила, ставя букеты в воду, в чашу или стакан, рядом с его чернильницей, а иногда и у стульев, сабель и карабинов на его рабочем столе.

И все это было ради того, чтобы обвиться вокруг него, обнять, назвать его «Ради всех святых!» — ведь таково было излюбленное выражение нетерпеливого Поля. Тогда она всегда говорила, разрываясь, чаровница, между долгом дать ему «поработать» и испытываемой к нему любовью: «Да, мне нужно уйти. Я уйду, но только если ты сам выставишь меня за дверь. Выгони же меня, ты, “ради всех святых!”» Он же как будто бы и «хотел» так поступить, но не хватало духу.

Бывало все же, что она уходила. Это случалось, если она клялась во всем быть послушной. И, занимаясь своей неблагодарной работой, Поль всегда видел ее щечки, матовые живой бледностью, ее темные и живые глаза. В его кабинете ученого это было как солнечный луч.

Однажды, идя под руку, они прохаживались меж двух рядов тополей, по недавно проложенной и еще не вымощенной дороге; по берегу очень узенького, немного мутного ручейка; вдоль фруктового сада в полном цвету. Неподалеку коровы флегматично терлись мордами о стволы плодовых дерев.

Молодая дама, вышедшая из ближнего замка, прошла мимо. Темноволоса, стройна, изящна, одета в светло-коричневое и черное: у нее было красивое лицо, отнюдь не слишком худое, и большие глаза под длинными ресницами, над которыми были тонкие и мало изогнутые брови; ее чуть длинноватый нос со слишком маленькими и широкими ноздрями, слишком тонкие губы, слишком резкий в своей миниатюрности подбородок, слишком длинные и узкокостные руки и ноги, придавали ей задумчивый и жесткий вид женщины коварной, энергичной, страстной, которой нечего осталось познавать в мире страданий и радостей бытия.

Ее тип красоты явно контрастировал с типом Маргериты.

Большая рыжеватая борзая трусила впереди нее, все пробегая туда-сюда по дороге.

Дама улыбнулась, увидев Поля и Маргериту; Поль улыбнулся тоже.

Она удалилась; Маргерита вырвала руку у мужа и прошла одна вперед шагов на десять. Он догнал ее, она остановилась.

— Что с тобою? — спросил он.

— Ничего.

— Почему ты загрустила?

— Я не загрустила.

— Ты больна?

— Нет.

— Да что, наконец, такое?

— Ничего.

Он прижал ее к себе; она хмурила брови и вздыхала.

— Обними меня, — сказал он.

Она поцеловала его быстрым, беглым поцелуем. У нее в глазах стояли слезы.

— Ведь не я же заставил тебя заплакать, правда?

— Для чего тебе, — возразила она сердито и мятежно, — для чего тебе всегда надо смотреть на проходящих женщин? Чему ты смеялся?

— Она улыбнулась, видя, как мы счастливы; я улыбнулся, увидев, что она поняла это. Ты ревнуешь?

— Я не должна признаваться вам в этом.

С этого самого дня она стала не такой доверчивой и немного печальной.

Поль стремился к постижению характера, вопреки своему желанию, но повинуясь естественному для людей науки влечению — пытаться проникнуть в самую глубину сердец, хотя и не всегда ясно видя, что там происходит. Требовательный, иногда жестокий, как истинно любящие мужчины, он так увлекался, что стремился достичь идеала. Эти слабости, в разной мере свойственные всем нам, обусловлены неправильным воспитанием, когда поучительные примеры для нас составлены сплошь из одних богов, полубогов, героев, ангелов и невинных дев.

Маргерита же, чья юная душа питалась отнюдь не бурливыми водами подобного источника, от жизни требовала только одной жизни, от любви — ничего, кроме счастья, а от своей юности — только права быть такой, какова она есть.

Для прогулок на свежем воздухе, когда погода была сырой, она с удовольствием надевала элегантное пальто без воротника, в коричневых и черных тонах, прошитое богатой золотой ниткой. Оно ей на диво шло.