Константин Симонов - Последнее лето

Все это было для него ясно и давно решено, поэтому он и не стал входить в объяснения с Бойко, тем более что сам про себя считал, что ездит смело, но аккуратно, потому и жив-здоров по сей день.

Разговор с Захаровым вышел уже ночью, когда, поужинав, по предложению Захарова пошли пройтись по лесочку, где стоял КП.

Захаров взял его под руку и сказал:

— Федор Федорович, после сегодняшнего подумал о тебе самом, что слишком рискуешь, когда ездишь.

Серпилин усмехнулся, подумав про себя, что все же для командарма главный и постоянный риск в том, что он принимает решения, от которых зависит успех или неудача всего дела, а не в том, что вдруг сам ненароком заедет под пули.

— Не рисковал и рисковать не намерен, — сказал он вслух. — А вообще-то риск на войне исключить невозможно. Тем более в условиях преследования противника.

— Невозможно, но хотелось бы, — сказал Захаров. — Прошу тебя, сведи риск к минимуму. Говорю, потому что отвечаю за тебя.

— Что значит — отвечаешь за меня? — неласково спросил Серпилин.

— А вот то и значит. Такая уж моя должность! Ты, что ли, за меня отвечаешь? Ведь не скажешь же этого сам о себе. А я говорю, потому что вправе, так оно и есть. И по-братски тебя предупреждаю: или дружба врозь, или с завтрашнего дня, пока идет наступление и преследование, без бронетранспортера не выезжай!

— Отстает он. С ним меньше за день успеешь.

— Достаточно и того, что успеваешь.

— Ты же его не берешь с собой!

— А он мне не положен, — сказал Захаров. — Он тебе, командарму, по приказу положен. А мне не положен! По букве приказа ты его обязан с собой брать, а я не обязан.

— Ладно. Не будем об этом, даже глупо как-то, — сказал Серпилин.

Ему стало не по себе от слов Захарова. Словно и правда его жизнь может считаться дороже жизни Захарова или чьей-то другой. Словно это может быть выведено по приказу.

И хотя действительно может быть выведено по приказу, но думать так о себе самом было нельзя.

Так появился этот бронетранспортер, сейчас наконец одолевший подъем и показавшийся на взгорке.

Серпилин подождал, пока Синцов добежал до «виллиса», недовольно оглянулся на бронетранспортер и поехал дальше.

Вдоль дороги Могилев — Минск, до которой они через несколько минут доехали, лес был вырублен шагов на сто в каждую сторону. Причина ясна: партизаны! Как бы немцы ни старались здесь, в Белоруссии, заставить людей жить так, как нужно было им, немцам, в конце концов выходило наоборот — белорусы заставляли немцев, несмотря на всю их силу, жить здесь, в Белоруссии, не так, как они хотели, и не так, как привыкли. И эта похожая на просеку дорога была одним из следов беспощадного трехлетнего спора.

Серпилин приказал остановиться. Через минуту рядом остановился «виллис» командира сто одиннадцатой Артемьева.

— Извините, товарищ командующий! Ждал, как приказано, а потом вижу, вас нет, сгонял к другому проселку, на перекресток — и опоздал.

— Не ты опоздал, а я опоздал, — сказал Серпилин, кивнув на бронетранспортер. — Вот эта дура задержала!

— Может, к нам в штаб? Мы тут близко, — предложил Артемьев.

— Недосуг. Здесь поговорим.

Серпилин оглянулся и увидел сбитую из молодых березок беседку, под ней стол из березового горбыля и три березовых же скамейки.

— Видно, у них тут остановка транспорта была, — сказал он с тем чувством досады, которое при виде разных немецких художеств с березой испытывали все в армии, от мала до велика.

Артемьев доложил, что, став за подвижной группой, перекрыл двумя стрелковыми и двумя артиллерийскими полками оба шоссе, и Минское и Бобруйское; основные силы развернул лицом на восток, к Могилеву, а два батальона — лицом на запад, на случай, если немцы предпримут попытку деблокировать свои окруженные в Могилеве войска. Артиллерию, если будет необходимо, можно всю повернуть и на восток и на запад, смотря по обстановке…

— Все верно, — сказал Серпилин. — Перестраховаться надо! Правда, авиаторы с утра доносят, что никаких признаков движения немцев к Могилеву нет. Но места здесь лесные, спрятаться от авиации есть где. Кстати, — спросил вдруг Серпилин, — как у вас с обозначением переднего края? Ракеты, дымы и прочее? Чтобы свои штурмовики вас тут не стукнули, как вчера у Нестеренко.

Вопреки заведенному порядку обозначать для авиации сигналами с земли только тот рубеж, на котором головные части, в дивизии у Нестеренко вдруг начали давать ракеты из второго эшелона. И медсанбат себя обозначил, и какая-то хозрота себя обозначила — всем вдруг захотелось показать, где они есть. В результате запутали девятку штурмовиков, которые, считая по сигналам, что летят уже над немцами, рубанули по своим. Пришлось повторить строжайший приказ по армии: чтобы показывали авиации свое положение лишь те, кто идет впереди!