Константин Симонов - Солдатами не рождаются

Вот и все, что запомнил Серпилин до того, как, отрапортовав и протянув руку навстречу протянутой руке Сталина и близко увидев его лицо, испытал странное, почти нереальное чувство встречи с ожившим и стоящим перед ним портретом.

— Немного переменились с тех пор, как я вас видел. — Сталин мимолетно улыбнулся; Серпилин так и не понял — чему.

— А вы мало переменились, товарищ Сталин, — сказал Серпилин.

Сталин взглянул на него и, сделав левой рукой, в которой держал трубку, недовольный жест, которым отмахиваются от уже привычной неправды, правой медленно, словно нехотя, повел в сторону стоявшего вдоль стены длинного стола:

— Садитесь.

И, повернувшись, пошел к дальнему концу стола, где стояло одно кресло — его.

Серпилин не солгал: Сталин действительно мало переменился с тех пор, как Серпилин в последний раз близко видел его на торжественном выпуске академий в мае тридцать седьмого. Только спина стала старая, но это сделалось заметным лишь теперь, когда Сталин повернулся и пошел к столу.

«Семьдесят девятого, старше меня на пятнадцать лет», — идя за ним к столу, подумал Серпилин, хотя до этого никогда в жизни не думал о том, на сколько лет Сталин старше его.

Он подошел к столу и сел за три стула от Сталина. Сесть ближе за таким длинным столом почему-то показалось неловким.

Сталин посмотрел на него и, ковыряя трубку спичкой, усмехнулся.

— Политбюро здесь нет, садитесь на его место. — А когда Серпилин пересел, спросил вдруг, без предисловий: — Вы написали мне, что мы напрасно арестовали командарма второго ранга товарища Гринько?

Гринько был комкор, а не командарм второго ранга, Сталин спутал, но Серпилин не решился его поправить.

— Я встречался с ним и на очной ставке, и в лагерях, товарищ Сталин. Он был глубоко предан вам.

— Это я уже читал. Я спрашиваю вас: вы совершенно уверены, что мы его напрасно арестовали? — Сталин посмотрел Серпилину в глаза. И Серпилину стало не по себе от этого пристального, привычно и холодно сознающего свою силу и власть взгляда. И, почувствовав, что ему страшно и что если не выдавить из себя этот страх сразу, с самого начала, потом его уже не выдавишь, ответил резким и неожиданно громким в пустой комнате голосом, в котором от напряжения послышался даже вызов:

— Совершенно уверен. Как в самом себе.

Сталин посмотрел на него с каким-то странным выражением лица — как будто его удивило, что люди еще способны так говорить с ним, — и поднялся. Серпилин поднялся тоже, не понимая, что это значит, — может быть, конец разговора? Но Сталин остановил его мягким, повелительным жестом руки. Остановил и пошел вдоль стола. И Серпилин, которого Сталин заставил сидеть, повернулся на стуле в его сторону.

Сталин молча дошел до другого конца стола, вернулся, и опять пошел, и, проходя мимо Серпилина, еще раз пристально посмотрел ему в глаза. Посмотрел и пошел дальше и там, у другого конца стола, еще не поворачиваясь, что-то сказал себе под нос, так тихо, что Серпилин только благодаря крайнему напряжению, в котором находился, уловил это сказанное себе под нос Сталиным:

— Если найдем — пересмотрим.

Сталин вернулся, сел за стол и, не глядя на Серпилина, так, словно ни на секунду не сомневался, что каждое его слово, конечно, услышано, спросил:

— Другие вопросы ко мне есть?

— Есть один вопрос, товарищ Сталин, — сказал Серпилин, только теперь начиная сознавать все значение буркнутого там, спиной к нему, слова «пересмотрим».

— Слушаю вас.

Серпилин сказал об услышанном вчера ночью от Захарова — что Управление тыла поторопилось с отменой полевых денег и с переводом войск на вторую норму довольствия.

— Перестарались, — сказал Сталин. — Мы их уже поправили. А теперь у меня к вам несколько вопросов. Первый: почему ходите в старой форме?

Серпилин ожидал от Сталина какого угодно вопроса, только не этого.

— У нас там еще нет новой, товарищ Сталин, — сказал Серпилин. — Впервые увидел ее сегодня в Москве.

— Значит, здесь есть, а там нет, — сказал Сталин. — Не торопятся. Думают, что здесь это важно, а там не важно. Нас здесь одевают, а вас там одеть не торопятся. А с другими вопросами, наоборот, слишком торопятся!

Он несколько секунд молчал, так, словно забыл, о чем еще хотел спросить Серпилина, потом усмехнулся:

— Второй вопрос касается уже не формы, а содержания. Как смотрите на то, чтобы принять на себя командование армией?

— Как прикажете, товарищ Сталин.

— В ноябре сорок первого года вы прислали мне письмо, просили отправить вас на фронт, невзирая на состояние здоровья. Как теперь ваше состояние здоровья?