Чарльз Диккенс: Наш общий друг. Часть 2

— Зачѣмъ бы я тамъ его ни призвалъ, я знаю только, что онъ долго не являлся, — проворчалъ Фледжби.

— Вотъ вы такъ не умерли, — сказала ему Дженни, — ступайте внизъ, — живите!

Мистеръ Фледжби, повидимому, обрадовался этому намеку. Онъ кивнулъ головой и повернулъ къ двери. Когда послѣдовавшій за нимъ Райя спускался по лѣстницѣ, дѣвочка крикнула ему серебрянымъ голоскомъ:

— Не оставайся тамъ долго. Воротись и умри!

И все время, пока они спускались, до нихъ доносился, все слабѣе и слабѣе, ея тонкій, мелодичный голосокъ, звенѣвшій не то речитативомъ, не то на какой-то напѣвъ: «Воротись и умри! Воротись и умри!»

Когда они сошли въ прихожую, Фледжби остановился подъ сѣнью широкополой шляпы Райи, и, задумчиво приподнявъ его посохъ, сказалъ:

— Красивая дѣвушка та, что въ здравомъ умѣ.

— И такъ же добра, какъ красива, — отвѣчалъ Райя.

— Во всякомъ случаѣ я надѣюсь, она не такъ дурна, чтобы подманить какого-нибудь парня къ нашимъ замкамъ и научить его, какъ забраться въ домъ, — замѣтилъ Фледжби сухо и засвисталъ. — Смотрите въ оба, не закрывайте глазъ и новыхъ знакомыхъ не заводите, какъ бы они ни были красивы и добры… Вы, конечно, не называете моего имени?

— Никогда, сэръ!

— Если васъ будутъ разспрашивать на этотъ счетъ, — скажите — Побсей, или скажите — Компанія, или все, что угодно, только не настоящее имя.

Его признательный слуга (признательность въ этомъ племени бываетъ глубока, сильна и долговѣчна) склонилъ передъ нимъ голову, и на этотъ разъ уже не метафорически, а дѣйствительно приложилъ къ губамъ край его одежды, но такъ легко, что тотъ ничего не замѣтилъ.

Обаятельный Фледжби пошелъ своей дорогой, радуясь изворотливости своего ума, благодаря которой онъ держалъ у себя подъ пальцемъ еврея, а старикъ пошелъ другой дорогой, вверхъ по лѣстницѣ. По мѣрѣ того, какъ онъ поднимался, до слуха его громче доносились звуки все того же призыва или пѣсни, и поднявъ глаза, онъ увидѣлъ надъ собой маленькое личико, смотрѣвшее внизъ изъ вѣнца длинныхъ, свѣтлыхъ, блестящихъ волосъ и сладкозвучно твердившее ему, какъ видѣніе:

— Воротись и умри! Воротись и умри!

Мистеръ Мортимеръ Ляйтвудъ и мистеръ Юджинъ Рейборнъ опять сидѣли вдвоемъ въ Темплѣ. Въ этотъ вечеръ, однако, они сидѣли не въ конторѣ «высокодаровитаго» стряпчаго, а насупротивъ, въ другихъ унылыхъ комнатахъ, въ томъ же второмъ этажѣ, гдѣ снаружи на черныхъ дверяхъ, напоминавшихъ тюремныя, была надпись:

«Квартира

м-ра Юджина Рейборна и

м-ра Мортимера Ляйтвуда.

(Контора м-ра Ляйтвуда напротивъ.)»

Все въ этой квартирѣ показывало, что она недавно была отдѣлана заново. Бѣлыя буквы надписи были особенно бѣлы и очень сильно дѣйствовали на чувство обонянія. Наружный видъ столовъ и стульевъ (подобно наружности леди Типпинсъ) былъ слишкомъ цвѣтущъ, такъ что трудно было довѣриться ему, а ковры и ковровыя дорожки такъ и лѣзли зрителю прямо въ глаза необычайной выпуклостью своихъ узоровъ.

— Ну вотъ, теперь у меня хорошее настроеніе духа, — сказалъ Юджинъ. (Друзья сидѣли у камина другъ противъ друга). — Надѣюсь, что и нашъ обойщикъ чувствуетъ себя хорошо.

— Отчего бы ему и не чувствовать себя хорошо? — спросилъ Ляйтвудъ.

— Конечно, — согласился Юджинъ, немного подумавъ: — онъ вѣдь не посвященъ въ тайну нашихъ денежныхъ дѣлъ, а потому и можетъ пребывать въ хорошемъ настроеніи духа.

— Мы ему заплатимъ, — сказалъ Мортимеръ.

— Заплатимъ? Неужели? — откликнулся Юджинъ съ равнодушнымъ удивленіемъ. — Ты не шутя это говоришь?

— Я намѣренъ заплатить, Юджинъ, по крайней мѣрѣ свою часть, — проговорилъ Мортимеръ слегка обиженнымъ тономъ.

— А-а! Я тоже намѣренъ заплатить. Но я намѣренъ лишь настолько, что… что, пожалуй, и не намѣренъ.

— Не намѣренъ?

— Нѣтъ, я намѣренъ и всегда буду только намѣренъ и больше ничего, мой милый. А вѣдь это одно и то же выходить.

Пріятель Юджина, откинувшись назадъ на вольтеровскомъ креслѣ, внимательно посмотрѣлъ на него, тоже раскинувшагося въ вольтеровскомъ креслѣ съ вытянутыми на коврикъ ногами, и потомъ со смѣхомъ, который Юджинъ всегда умѣлъ въ немъ возбудить безъ всякаго видимаго старанія съ своей стороны, сказалъ ему:

— Какъ бы то ни было, а твои причуды много увеличили счетъ.

— Вотъ человѣкъ! Домашнія добродѣли называетъ причудами! — воскликнулъ Юджинъ, поднимая глаза къ потолку.

— Ну кому нужна, напримѣръ, эта биткомъ набитая всякой посудой маленькая кухня, въ которой никогда ничего не будетъ стряпаться? — спросилъ Мортимеръ.