Александр Хьелланн - Праздник Иванова дня

— Никогда! — вырвалось у Ивара Эллингсена.

— …то все сласти попали бы в те самые рты, для которых ты их предназначил.

— Да уж, конечно, в те самые! — буркнул Эллингсен и усмехнулся.

— Нет, похоже, что ты и впрямь твердо решил стать врагом господа, — произнес Педерсен уже более резким тоном. — Но радости тебе это не принесет, можешь мне поверить, ибо тот, кто идет не с нами, — тот идет против нас! Надо знать, как сказал пастор, кто твои друзья и кто твои враги.

У Эллингсена засосало под ложечкой. Что толку в его упорстве. Если пастор Крусе захочет его разорить, то он, конечно, сумеет это сделать — в этом сомневаться не приходится. Но до чего все это противно!

— Уверяю тебя, эти сладости попадут по назначению, — показав на кулечки, продолжал свое Педерсен.

— Может быть, ты и прав, Педер. В некотором смысле здесь, пожалуй, и нет разницы, — медленно, не поднимая глаз, проговорил Эллингсен. — Но имей в виду, сам я при всем этом присутствовать не желаю. Это я тебе твердо говорю, Педер Педерсен.

— Да никто тебя и не неволит, Ивар. Порвать с безбожниками — это одно уже многого стоит.

Но тут бедный Ивар Эллингсен вспомнил о праздничном комитете.

— Нет, нет, это невозможно! — закричал он и схватился за голову. — Я ведь дал слово. Да кроме того, Малена… девочки!..

— Завтра утром пароход отправляется в прогулочный рейс на весь день. Видишь, какое удачное совпадение. Я знаю многих дам, — продолжал Педерсен с улыбкой, — которые намерены отправиться завтра на эту морскую прогулку.

— Тьфу, черт побери, ловко это устроили, — сказал Ивар Эллингсен и опустился на скамью среди всех своих кулечков. — А сейчас ушел бы ты лучше, Педер Педерсен. Не зря старался — мне теперь все опротивело.

Коротышка старший крот понял, что сделал свое дело, и поспешил уйти, чтобы поскорее доложить об этом пастору. Он шел по улице, прижимаясь к стенам домов и обходя каменные ступеньки парадных.

Наконец настал день праздника — ясный, сияющий. Но в городе царило такое смятение, такая растерянность, что люди не радовались ни солнечному свету, ни красоте тихого фиорда, по которому пробегала легкая рябь от свежего утреннего ветерка.

Несколько расклейщиков афиш метались по улицам; они то наклеивали праздничные афиши, то срывали их… Наконец, совсем сбитые с толку, расклейщики собрались в лавке Ивара Эллингсена, который их нанял. Но его нигде нельзя было найти.

Вскоре по городу распространился слух, что у Эллингсена побывали кроты. Затем стало известно, что он рано утром отослал пастору Крусе все, что было приготовлено для праздника в «Парадизе». Говорили также, что потом он посадил своих дам на пароход и в последнюю минуту, уступая просьбам своей жены, сам прыгнул на борт и уехал от всей этой кутерьмы… на увеселительную морскую прогулку.

И вот началось массовое бегство от того самого праздника, который еще несколько дней тому назад все так единодушно приветствовали. Но яростней всех отмежевывался от него амтман.

Хотя было не совсем ясно, чего он, собственно говоря, опасался, амтман тем не менее заразился всеобщей трусостью настолько, что просто из кожи вон лез, стараясь всячески доказать свою непричастность к этому празднику.

Потому что, как теперь выяснилось, праздник этот даже и не был народным. А каковы были в действительности подлинные стремления народа, он вычитал из сегодняшних газет. И подумать только, что он — самое высокое административное лицо в городе — еще собирался произнести речь и открыть бал в «Парадизе». Несчастный амтман видел себя танцующим на эстраде с тучной мадам Эллингсен, и ему казалось, что он слышит смех, который долетает до самого Стокгольма.

А ведь все это произошло оттого, что его помощник не только совершенно не понимал города и не мог держать амтмана в курсе народных настроений, но и сам оказался во главе группки отъявленных авантюристов.

В эту минуту кандидат Холк вошел в кабинет амтмана. Он немного запоздал, потому что с раннего утра бегал по городу, стараясь уладить дело с векселем. Но все его усилия оказались тщетными, — то ли ему не представился случай, то ли у него не хватало мужества попросить кого-нибудь подписать вексель вместо Рандульфа. Кроме нескольких молодых людей, завсегдатаев клуба, у него здесь знакомых почти не было; к тому же в городе сегодня царило не то настроение, чтобы обращаться к чужим людям с такой просьбой.

Среди его родственников и друзей, живущих в других городах, также не нашлось человека, кому он мог бы дать телеграмму с просьбой выслать 1200 крон. Холк было уже совсем отчаялся, но тут ему в голову пришла мысль обратиться к амтману. Собственно говоря, тут и стесняться-то особенно нечего, — стоит только жить немного поэкономней, и вексель очень скоро будет выкуплен. Гораздо больше Холка волновали те слухи о празднике и об Иваре Эллингсене, которые распространились по всему городу. Они окончательно испортили ему настроение.