Кальман Миксат - Зонт Святого Петра

Как только нотариус ушел, Грегорич позвал работника Матько:

— Немедленно ступай к жестянщику и купи у него котел. Потом за любые деньги найди двух каменщиков и приведи ко мне. Только никому на свете ни слова, зачем и куда идешь.

Эге-ге, а ведь это самая слабая струнка была у Матько. Вот если б ему не наказывали, может, тогда и хватило бы духу смолчать…

— Ступай скорей, выполняй поживей. Одна нога здесь, другая там.

Перед тем как зажигать свечи, и котел и каменщики были уже на месте.

Пал Грегорич отвел двух мастеровых в самую дальнюю комнату и старательно запер дверь.

— Умеете ли вы молчать? — спросил он их. Каменщики переглянулись, подумали, и тогда заговорил тот, что постарше.

— Молчать человек умеет — с того и начинает, как на свет попадает.

— Пока говорить не научится, молчать не трудно.

— Попытка не пытка, — вмешался каменщик помоложе, — можно и попробовать, ежели дело того стоит.

— Конечно, стоит. Вы получите по пятьдесят форинтов, если нынешней ночью пробьете в стене углубление, чтобы в нем уместился котел, а потом так заделаете, чтобы это место узнать нельзя было.

— Только и всего?

— Да. Затем от хозяина этого дома вы будете каждый год получать по пятьдесят форинтов, пока не проболтаетесь.

Каменщики снова переглянулись, и ответил тот, что постарше.

— Сделаем. Где работать надо?

— Сейчас покажу.

Несмотря на то, что ходить ему было трудно, Грегорич снял с гвоздя ключ и, пропустив рабочих вперед, вышел с ними во двор.

— Идите за мной, — приказал он.

Они прошли через сад, за оградой которого находился «Ливан» — небольшой каменный домик с участком в два хольда, засаженным яблонями. Яблоки были здесь превосходные. Из-за них, собственно, и купил когда-то Пал Грегорич усадебку у вдовы священника и подарил ее маленькому Дюри, сразу записав на имя мальчика. Дюри, когда жил дома, занимал его вместе с Купецким, — сейчас домик был покинут и пустовал.

Вот куда привел Грегорич каменщиков и показал место, где надо долбить; когда кончат, пусть придут за ним и возьмут котел — он. хочет своими глазами увидеть, как котел замуруют в стену.

В полночь отверстие было готово. Каменщики пришли и постучали в окно. Грегорич впустил их, они вошли и увидели посреди комнаты котел. На котле лежали опилки, но был он так тяжел, что два здоровенных парня подняли его с трудом. А что лежало внутри, не знал никто.

Грегорич не отходил от них ни на шаг и, пока котел замуровывали, не двинулся с места.

— Прикажите, хозяин, завтра побелить стену, а послезавтра сам черт уже ничего не отыщет.

— Я доволен, — объявил Пал Грегорич и вручил им обещанную сумму. — Теперь уходите.

Каменщик постарше, похоже было, удивился, что так легко они отделались.

— Раньше подобные дела по-иному обставлялись, — сказал он с некоторой долей презрения. — Читал я про это и слышал. В прежние времена каменщикам в таком вот случае глаза выкалывали, чтоб они в другой раз дороги не нашли. Ну, и то правда, конечно, что давали за это не пятьдесят форинтов, а сто раз по пятьдесят.

— Так те ведь в старые добрые времена бывало! — вздохнул другой.

Пал Грегорич, не вступая в дальнейшие разговоры, запер крепкую дубовую дверь, пошел домой и лег в постель.

Утром у него снова начались рези в желудке, он очень страдал и кричал от боли. Лавровые капли и горчичники успокаивали лишь на мгновенье. Прозрачная бледность легла на его лицо, а синева под глазами сделалась матовой, призрачно-тусклой. Он стонал, хрипел, во время от времени все-таки проявлял интерес к внешнему миру.

— Приготовь повкуснее обед, Анчура, хороший обед приготовь. Свари лапшу с маком — ведь мальчик приедет в полдень.

Через полчаса он снова обратился к Анчуре:

— Смотри, чтоб с медом лапша была, как любит мальчик. Для себя он спросил минеральной воды и, припав к бутылке, выпил ее залпом — как видно, внутренний жар терзал его нестерпимо.

Часам к двенадцати рези усилились, и больного стало рвать кровью. Анчура, испугавшись, зарыдала и хотела послать за врачом или священником.

Грегорич покачал головой:

— Нет, нет. Я уже готов. У меня все в порядке. Я жду только сына. Который час?

В эту минуту зазвонил в соборе колокол, возвещая полдень.

— Сейчас прибывает почтовая карета с пассажирами. Ступай скажи Матько, чтоб шел за ворота: пусть встретит Дюри и внесет чемодан.

Анчура в отчаянии заломила руки. Может, покаяться, сказать, что не послала телеграмму? Боже, боже, как тяжко ждет он сына!