Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Мистер Молнар пренебрежительно махнул рукой и невольно выдал себя следующими словами:

— Моей беде никакой мистер Тидди не поможет.

— Ага! Я поймала тебя, злодей. Словом, ты все-таки таишь от меня что-то? Ай-ай-ай-ай, мистер Молнар, как тебе не совестно?

Он ничего не ответил, только опустил свою косматую, уже с проседью, большую голову и вздохнул.

— Ну, старый мальчишка, считаю до двух, скажешь или нет? — И она топнула ногой, как это делают сердитые мамы, когда ребенок не дает заглянуть в свое горло.

— Оставь меня, Борбала… оставь в покое.

— Не подумаю, муженек. Пока не признаешься.

— Но мне неловко… об этом… Все этот горшок, Борбала… Этот глупый горшок… Мята, что старуха привезла…

Миссис Молнар испуганно смотрела ему в глаза, подумав, что муж лишился рассудка.

Но глаза эти были чисты и ясны, только на нижних ресницах дрожало по слезинке.

— Пал! — воскликнула она, все угадав вдруг исконным чутьем женщины. — Тебя снедает тоска по родине.

— Да, Борбала, — проговорил он стыдливо, прерывисто. — Настигла-таки меня. А болезнь эта не из легких. Мне хочется домой. Я должен, Борбала. Понимаешь, должен.

Графиня Борбала молча бросилась к нему на грудь.

— За чем же остановка, Пал?

Давнишний спутник венгров, газета «Пешти напло» жирным шрифтом напечатала новость под заголовком: «Чествование великого демократа». «Позавчера прибыл на родину наш американский соотечественник, прославленный демократ Пал Молнар Левелекский и остановился в унаследованном его женой надьдёнкском замке. Как сообщает наш корреспондент из Надьдёнка, выдающегося деятеля встречала в его замке большая группа почитателей, на границе же комитата к его экипажу присоединилась блестящая делегация, возглавляемая лидером местной оппозиции Йожефом Макуши, одетым в венгерский национальный костюм с традиционным топориком. Наш уважаемый земляк привез с собой и семью свою, состоящую из жены и сына. Имеются сведения, что господин Молнар намеревается продать свое недвижимое имущество в Америке и навсегда остаться в родной стране».

В комитате началось столпотворение в партиях. Каждой из них хотелось заполучить вновь прибывшего себе. Подумать только, в комитате — крез! Вот был бы козырь! А ведь далеко не безразлично, у кого из партнеров козырь на руках. Комитатский начальник дневал и ночевал в надьдёнкском замке, но представители оппозиции тоже не зевали, и выбор Молнара Левелекского пал на них — впрочем, с оговоркой: «За неимением лучшего». (Ему-то хотелось бы чего-нибудь более демократического.)

Эта оговорка и была объяснением тому, что он не принимал личного участия в работе партии, по крайней мере, публично, а ограничивался финансированием отдельных ее нужд. В его доме проводились и собрания, ему докучали обсуждениями планов, ибо право заявить, что «конференция состоялась у Молнара Левелекского» или: «Молнар Левелекский это поддерживает» — имело немалое значение. Словом, для успеха любого замысла было необходимо, чтобы в деле замешан был «великий демократ». Его прославляли, перед ним преклонялись в комитате, ибо его благотворительная деятельность и добропорядочность привлекали к нему все сердца.

Сам же он, однако, политикой занимался только так, в теории, писал в газеты демократические статьи, издал брошюру «Великое учение о равенстве», порою подсказывал кое-какие идеи против комитатской правительственной партии, но от агитации воздерживался, и, можно сказать, вовсе не покидал своего надьдёнкского замка, как папа не покидает Ватикана.

Лишь изредка наезжал он в экипаже в ближнюю Полань, где некий Брон, профессор университета в отставке, приобрел имение у Клобушицких. Брон тоже был демократ, апостол дарвинизма.

Они крепко сдружились, Молнар очень ценил его и часто говаривал:

— Кроме меня, в комитате только он достоин называться демократом.

Временами они проведывали один другого, обменивались мыслями в зимние вечера и восхищались идеями друг друга. Потом вдруг господин Брон перестал появляться. Молнар велел запрячь коляску и поехал в Полань: уж не захворал ли друг?

— Дома его нету, — ответила его жена, толстая и сердитая особа.

— Куда же он уехал?

— Он в Будапеште.

— Странно… а мне он и не сказал об этом! — удивился Молнар. — Что же ваш папа там делает?

Этот вопрос был обращен к барышне Мари, болтливому черноглазому существу.

— Папочка о дворянстве хлопочет.

Госпожа Брон, сердитый откормленный паучок, вся побагровела, как раскаленный утюг, и бросила испепеляющий взгляд на испуганную дочь, давая ей понять, как не ко времени развязался у нее язык.