Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

В коридоре слонялся лакей, преданно служивший покойному графу. Молнар знал его еще со времен Пожоня.

— Войдите, Янош, туда, к ним, и шепните моей жене, чтобы она вышла на минутку, я жду ее в парке.

Молнар пожатием руки простился с адвокатом, который был когда-то его школьным товарищем в Лопюнце.

— Теперь ступай и продолжай диспут со своими коллегами, а я должен переговорить с женой.

— Когда же мы встретимся? — спросил юрист.

— Когда-нибудь, — ответил он с загадочной улыбкой. — Ты обо мне еще услышишь.

С этими словами он направился в парк. Был конец лета. Листья деревьев, пожелтев, вяло обвисли. Листва на алфёльдской низменности умирает несколько иначе, чем растительность горных мест; одну убивает губительное дыхание жары, другую — колючий осенний иней. Ну да растениям-то это все равно. Парк был хорош, он славился на весь комитат. Нельзя было угадать: человек ли посадил его при замке или замок построен в дикорастущем лесу. Кусты, травы и стебельки цветов сплошь оплетала паутина, будто шаловливые феи побывали тут и тонкими шелковыми нитками скрепили, соединили все, что жило и цвело, чтобы дед Мороз мог потом все сразу взвалить на плечи и унести с собой.

На крыше кегельбана громоздилось похожее на казацкую папаху аистово гнездо, откуда колючками торчали во все стороны ветки. Аистиха уже вырастила в нем своих птенцов и как раз теперь спускала их на землю, чтобы научить ходить и летать — а там и в путь. Да, они ведь тоже собираются в дорогу. Молнар вздохнул. Ну вот они-то почему улетают? Так нужно?..

По ветвям пробежал ветер… они зябко вздрогнули, роняя тысячи листьев. Да, и листья улетают, уходят. Аистиха по одному стаскивала в клюве своих малышей, и, чтобы перенесенный вниз не мог убежать, пока она поднималась за следующим, мать укладывала его спинкой на траву. Опрокинутый и неловкий, он барахтался и кувыркался, но перевернуться не мог. Материнская любовь даже в этих узеньких птичьих головах, лишенных мозговых извилин, взращивает хитроумные выдумки.

Пал Молнар задумался. Эти хоть родились тут! Он думал о своем ребенке, о том маленьком странничке, что уже в пути.

Послышались шаги графини Боришки. Тук-тук. Как странно гудит земля. Тсс! Она будто говорит что-то. А ведь у Боришки такие маленькие ножки, что земля, наверное, и не чувствует их. Тук-тук, тук-тук. Земля, казалось, говорила, и Молнар понимал ее. Остаться уговаривала или жаловалась? Все равно: он уедет! Так надо.

— Что прикажет мой властелин?

Она шаловливо, по-девичьи, поклонилась, как учили монашки, у которых она воспитывалась, хоть ей теперь это было нелегко. Зато улыбка в синих глазах осталась прежней.

— Вынеси мантилью, Бири, и все свои вещи, мы едем.

— Прямо так сразу?

— Сразу.

— Ты не шутишь?

— Нет.

— Обиделся?

— Да.

Боришка склонила голову на плечо мужа, пшеничные волосы ее щекотали его шею. В такие минуты, как бы он ни досадовал, тучи на лбу у Молнара обычно рассеивались, и он начинал смеяться: «Брысь, кисанька, брысь!» Но на этот раз его красивое мужественное лицо еще больше потемнело.

Боришка приуныла, потом ласково упрекнула:

— Значит, я уже не кисанька? Я для тебя больше ничего не значу?

— Если ты хорошая жена, — ответил он серьезно и печально, — ты не станешь ни рассуждать, ни расспрашивать меня и сейчас же сюда вернешься.

Этого было достаточно графине: она тотчас побежала за шляпой и плащом, велела вынести чемоданы, и они, ни с кем не простившись, оставили замок. Через несколько минут их коляска покатила со двора.

В дороге графиня также ни о чем не спрашивала мужа, они говорили о всякой всячине, только не о своем стремительном отъезде.

К вечеру они прибыли в Пешт и переночевали в «Золотом орле». Утром Молнар сказал жене:

— Надень, милая, дорожное платье, мы едем в Гамбург.

— Хорошо.

На протяжении всего пути их разделяла какая-то странная отчужденность. Жена ждала объяснения, а муж явно избегал говорить на эту тему. Было трудно лавировать, чтобы не заговорить невзначай о будущем. С уст мужа порою слетал какой-то намек. Молодая женщина скорее инстинктом угадывала эти междометия, и сердце ее было охвачено мучительным беспокойством. Постепенно они стали избегать даже взглядов друг друга и были рады, если в купе входили посторонние, а ведь меж ними всего один пункт оставался невыясненным. На небе сверкающий шар, с виду не больше человеческой головы, согревает целый мир, а в браке одна самая крохотная темная точечка может затмить всю радость жизни.