Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Мадам Врадитц ударила Кожибровского по плечу большим папоротником, будто мечом.

— Послушайте! Вы самый неисправимый льстец на свете! З-з-з, з-з-з! — одновременно в нескольких местах затрещали ветки кустов, и со скалы спрыгнул заяц, едва не попав на пышно украшенную цветами сирени шляпу фрау Врадитц; другой заяц совершил прыжок со склона в нескольких шагах от красавицы. Рука Ханка выпустила стакан, но, к счастью, он не разбился. Барон Кнопп нервно хватался за ружье, пока не вспомнил, что охотиться теперь на зайца не разрешается.

У источника, на шелковистой траве поляны, где только что, кроме дуплистого дерева и жужжащей вокруг него стаи диких пчел, ничего не было, разыгралось необычное, весьма забавное зрелище. С востока, с запада, с юга — отовсюду неслись зайцы, великое множество зайцев. Напуганные и стремительные, как мыши, они мчались через лужайку в гору, потом с горы, перебегая друг другу дорогу, будто танцуя кадриль. Некоторые бежали прямо на людей, затем в страхе кидались прочь, по-разному меняя направления.

— Что за чертовщина? — бормотал господин Ханк. — С ума они, что ли, посходили?

— Этот лес заколдован! — восторгался барон Кнопп. — Это бесподобно! Что вы натворили, любезный граф?

— Я? Ничего. — ответил Кожибровский самым естественным топом. — Я вижу здесь действительно нечто бесподобное: нимфу, но привезли ее вы.

— А это великое множество зайцев, сударь мой, это просто кошмар!

Кожибровский пожал плечом.

— Разве я виноват, что столько их развелось? Просто мы живем и мире, друг друга не обижаем, нам не тесно с ними в имении.

— Sapristi [27] Черт возьми (франц.). , такое мне и не снилось.

— Погодите, вот пойдемте-ка поглубже…

И они углубились в лес, идя по-прежнему низиной, а им навстречу, словно саранча, все выбегали, поблескивая глазами зайцы, трещали ветками кустарников, шуршали прошлогодней листвой.

— Чуют, жулики, что мы не имеем права стрелять их.

На лбу у потрясенного, восхищенного барона проступили капли пота.

— Так за сколько вы отдадите свое имение, Кожибровский?

— Бросьте, ведь вы еще имения-то не видали.

— И все же, какова ваша цена? — настаивал барон Кнопп с нетерпением.

— Об этом мы потолкуем дома, под крышей; вы же знаете, что я разбазариваю все за бесценок, со мной у вас дело пойдет гладко. Но все же поглядите сначала, что покупаете. Пойдемте-ка еще глубже в лес! Или вы хотите подняться повыше, в гористую часть леса? Там можно встретить и другое зверье.

Барон глядел на Кожибровского, как на икону, он свято ему верил.

— А… а какое зверье там, наверху? Что вы имеете в виду?

— Да разное, — ответил Кожибровский со свойственной ему загадочностью.

— Уж не хотите ли сказать, что там водятся и зубры?

— Всяко может быть, — улыбнулся Кожибровский.

И в ту же секунду в глубокой тишине послышался топот приближающегося крупного животного.

— Ш-шш, что это?

Они остановились, прислушались. Звук идет оттуда. Нет. Отсюда. Совершенно верно, именно с той стороны. Где ружья?!

Но… из-за деревьев показался всадник: это был Штириверский, спешивший господам навстречу. Подъехав, он приподнял шляпу и по-немецки доложил:

— Его высокопревосходительство министр земледелия ожидает господина графа по срочному делу.

Кожибровский шлепнул себя по лбу.

— Проклятье! Совсем забыл. Ведь вчера он депешей предупредил меня о приезде, но у меня это просто вылетело из головы, будто ветром выдуло. Простите, дорогой барон, не взыщите, но я должен немедленно уехать домой, я и так уже не знаю, как заглажу эту чудовищную бестактность.

— Разумеется, разумеется, и не беспокойтесь о нас!

— Если же вы желаете осмотреть лес более обстоятельно — что я вам настойчиво рекомендую, — я оставлю вам Баптисту, он у меня что-то вроде секретаря, он вам все покажет и расскажет. A propos, Баптиста, где коляски?

— Я думаю, это излишне, — проговорил Кнопп неуверенно.

— На краю леса, господин граф, у берез, — отчеканил Штириверский.

— Пойдемте и мы, — вставила фрау Врадитц. — В конце-то концов, бук есть бук, и он везде одинаковый.

— Что ж, пойдемте, — согласился с ней барон и обернулся. — Ты, верно, устала Нинетт? — спросил он племянницу. — Ух-х-х! Tausend krucifix! [28] Тысяча чертей! (нем.) Я опять напоролся на рог.

Он поднял с земли прекрасный экземпляр, полюбовался им, затем бережно положил на телегу рядом с тетеревом и убитой косулей.

— Езжай, Баптиста, вперед, показывай нам дорогу. Штириверский ехал шагом на своем гнедом, сгибаясь, где этого требовали капризно сплетенные ветви. Хозяин и гости не торопясь шли живописной тропкой под сенью громадных деревьев.