Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

При Иване IV, Грозном, был построен, наряду с другими красящими город сооружениями, храм Покрова, в просторечии именуемый «Василием Блаженным», о котором поговорим дальше.

Пусть меня простят, что я посвятил несколько страниц основанию и развитию Москвы. Для нас Москва ― город легендарный; она пережила одну из катастроф, какие несли лишь Камбиз [183] Камбиз или Камбуджия (?―522 до н.э.) ― древнеперсидский царь в 530―522 годах из династии Ахеменидов, сын Кира II; в 525 году до н.э. завоевал Египет, в битве при Пелусии взял в плен фараона Псамметиха III и основал новую ― XXVII династию фараонов; в 524 году вторгся в страну Куш и потерпел поражение; в 522 году отправился на подавление восстания Гауматы, в пути умер при загадочных обстоятельствах. и Аттила [184] Аттила (?―453) ― вождь гуннского союза племен в 434―453 годах, завоеватель; потерпел поражение в битве на Каталаннских полях Галлии в 451 году. ; она ― крайняя точка, куда, водрузив знамя на храмах Феба [185] Храмы Феба (Аполлона) на Юге ― древние греческие и римские храмы в Египте. на Юге, Франция ринулась водружать свое знамя на Севере. Вся наша революционная и имперская эпопея, самая большая со времен Александра [Македонского] и Цезаря, заключена между именем Бонапарт, начертанном на Фебских пилонах, и именем Наполеон, выбитом на руинах в Кремле.

Итак, не надо удивляться, если мое сердце забилось при проезде по городу Юрия Долгорукого. Может быть, его удары учащало также желание увидеть двух добрых друзей.

Женни ожидала нас у ворот Петровского парка; Нарышкин ― на крыльце, где он проводил смотр своих лошадей, что было его занятием и утехой каждое утро. Нарышкин, говорим это мимоходом, имеет лучший табун в России; он один владеет породой от эталонного жеребца-производителя, принадлежавшего Григорию Орлову [186] Порода лошадей Григория Орлова ― орловская рысистая, легкоупряжная, с наследственно закрепленной способностью к легкой рыси; выведена в начале XIX века в Воронежской области (Хреновский конный завод), под руководством владельца завода А. Г.Орлова, скрещиванием арабской, мекленбургской и других пород; масти ― серая, вороная, гнедая и реже ― рыжая; рекордная резвость: 1600 метров за 2 минуты 2,25 секунды (1938 год). ; русскую кличку эталона, к сожалению, мне не вспомнить, ее французский перевод ― le Brave [Смелый, Отважный].

Наше появление приветствовали криками радости; этому не верили. Нарышкин сразу приостановил ревю. Женни потащила нас за собой, показать наше размещение.

Очаровательный особнячок, объединенный с основной виллой изгородью из сирени и садом, полным цветов, целиком был нам представлен, и быстренько заново меблирован, по нашему замыслу. Неслыханная роскошь в Москве, каждый из нас имел кровать. Все маленькие хлопоты о комфорте и туалете, на какие способна женщина по части уюта, были расточительно рассеяны по комнатам нашей очаровательной хозяйкой. Было очевидно, что нас хотели удерживать как можно дольше; к сожалению, каждый наш день был на счету; я спешил в Нижний Новгород ради знаменитой ярмарки, на которую Европа и Азия направляют представителей.

Наш визит, восклицания и благодарности прервал звонок, возвестивший о завтраке. Мы направились в главный жилой корпус, где я встретил повара с коленкоровым колпаком в руке. Этот кулинар, хотя и лучший, чем у Кушелева, был русским, что не минус, поваром, то есть существом, замешанным на предубеждениях. Что ― правда, то в своей оппозиции к французской кухне он чувствовал поддержку Нарышкина, который в своем качестве потомственного боярина предпочитал кухню d’Ivan le Terrible ― Ивана Ужасного [Ивана Грозного] или, если хотите, ужасную кухню Ивана. Но Нарышкин склонялся перед долгом гостеприимства, и было условлено, что на всем протяжении моего пребывания в Петровском парке сеньор Кутузов ― наш повар, как видите, носил знаменитую фамилию ― освобождался только от меня. Он меня тоже ждал, чтобы выразить мне свою преданность и оказать уважение, как сеньор своему сюзерену. Мы уже были знакомы по Санкт-Петербургу, что делало унижение для него менее болезненным. Только одна серьезная, если не непреодолимая преграда стояла между крепостным и господином. Крепостной не знал ни слова по-французски, господин ― по-русски. Договорились, что наша хозяйка спустится с высот кокетства ― на которых, должен признать, вне замков и вилл, зимних и летних, где царит, она построила свое обычное жилище ― служить для нас переводчицей.