Карел Полачек - Дом на городской окраине

Заслышав пронзительный боевой клич, местный сапожник встал, отложил в сторону копыл, и грудь его преисполнилась отвагой, ибо вспомнил он свою молодость, изобиловавшую драками и побоищами. Свесив руки, с деланным безразличием завзятых драчунов, которые из особой рисовки изображают расслабленность, неторопливо, вразвалочку, сапожник подходит к дебоширу. Миролюбиво обращается к пьяному с благим советом не дурить и отправиться дрыхнуть. Сапожник прекрасно понимает, что нынче небо ниспослало ему шанс отвесить пару хороших оплеух. Он может поучать пьяного, не опасаясь, что тот последует его советам.

И сапожник, отирая ладони о кожаный фартук, продолжает урезонивать: — Слышь, Густа, говорю тебе, не бузи, ступай проспись. По-хорошему тебе говорю.

Но пьяный упрямо стоит на своем, мол, во что бы то ни стало он должен вырвать у бабы клок волос. Однако судьбе было угодно, чтобы объектом его поползновений стал сам сапожник. И вот тут-то сапожник понял, что час его пробил, и он отвесил бузотеру по нескольку оплеух справа и слева. Измордованный скандалист ретируется за дверь, оповещая всех о том, что в долгу не останется.

Обувщик отер руки о зад и с удовлетворением произнес: — Что, получил, дубина стоеросовая? А если тебе этого мало, могу добавить.

Женщины продолжают выкрикивать: — Еще бы он не лупил Ружену, которая доводится ему лишь племянницей, ведь он и жену и детей лупит… — В окне второго этажа появляется голова пьянчуги, он орет: — Обо мне вся Прага будет говорить!

Стычка, происшедшая на глазах у супругов Сыровых, утвердила чиновника в мысли о том, что в этом районе миролюбивым людям жить небезопасно. Он был перепуган до смерти, но к его страхам примешивалось ощущение торжества по поводу своей правоты.

— Вот так-то… — со вздохом вымолвил он, горько усмехаясь, — меня хотят отдать в руки убийц. Я должен поселиться в местах, где на каждом углу тебя подстерегает коварный враг. Нет уж, увольте. Я не солдат, чтобы с оружием в руках усмирять эту варварскую округу, и не миссионер, чтобы силой слова насаждать здесь благочестивые нравы. Я чиновник, экзекутор, и хочу умереть спокойно.

— Ну, пожалуйста, — раздраженно отозвалась супруга, поскольку вся эта заварушка поставила под сомнение ее правоту. — Я вовсе не настаиваю, чтобы мы переезжали именно сюда. Ты мужчина, ты и хлопочи. С меня хватит. Найди квартиру там, где нет пьяных, и дело с концом. А то пальцем о палец не ударит, одни только попреки…

Чиновник почувствовал, как в нем закипает злоба. Он снял котелок и отер лоб платком. Супругам пришлось сойти с тротуара, поскольку навстречу им двигалось несколько мужчин, одетых в черное. Двое из них несли венок с красно-белой лентой, плечи следовавшего за ними господина охватывала перевязь с надписью: «Просветительское общество книголюбов».

«Скорее отсюда», подумал чиновник. «Теперь вот идут на похороны… Наверняка эти пропойцы кого-то прикончили. Полицейского тут днем с огнем не сыщешь. О порядке вообще никто не заботится. И я изволь здесь жить? Нет уж, голубушка, я себя в обиду не дам. Не такой я простофиля, как ты считаешь».

Вернувшись домой, они застали тестя, сидящим в кухне на кровати прислуги; на ногах у него были домашние войлочные туфли в черно-белую клеточку. Он попыхивал трубкой и предавался раздумьям. Кухню заволакивали сумерки. По углам густела тьма. Над Прагой лился перезвон колоколов, и тесть, округлив губы, словно рождественский карп, выпускал сизые клубочки дыма.

Сумерки обладают свойством будить в человеке мысли о прошлом. Тесть вспоминал о том, как он работал весовщиком на сахарном заводе. Морозное утро, снег в искрящихся звездах. По окну стучат кулаком, раздается голос: «Пан весовщик, пора вставать!» Хочешь — не хочешь, приходилось вставать. Ну и крепкие же были морозы во времена его молодости! Просто ужас… А сейчас сидит он тут, измученный ревматизмом. «Ох-хо-хо! Долго ли еще этак протянешь!» Старик скорбно качает головой. «Поставят ли мне мои молодые приличный памятник? Хорошо, если б он был украшен фотографией на фарфоре».

При виде зятя ему захотелось пожаловаться на то, что нынешней ночью у него опять сдавливало грудь.

— Есть такие капли, — начал он, — которые хорошо помогают при сердцебиении. Да вот не знаю, как они называются… Индржих, будьте добры, справьтесь в канцелярии…

Он вознамерился было завести разговор о странном привкусе во рту. Но зять не стал его слушать и прошел в свою комнату.