Садриддин Айни - Рабы

Но песня Некадама, убаюкивая других, гнала от нее сон. Она полежала, пытаясь забыться, но сон не шел. Тогда она вскочила, вслушалась в отдаленную жалобу дудочки и пошла на этот зов.

Когда Гульсум приблизилась, Некадам, глядя куда-то в сияющую бездну ночи, допел конец песни:

С ним сидело трое или четверо рабов. Отложив дудочку, Некадам вздохнул:

— Эх, одиночество это!

— От одиночества есть хорошее средство, — ответил сидевший против него Ачил, — семья!

— Что ж, ты бы подыскал ему, посватал бы, а мы погуляли бы на свадьбе! — засмеялся словам Ачила Шадман.

— Кого же это он?

— Гульсум.

Гульсум, которую они еще не заметили, легла в складку песка и, подвинувшись ближе, прислушалась.

— Да ей скоро сорок! Ему надо бы помоложе какую-нибудь. «Да, молодость!..» — вздохнула в своей ложбинке Гульсум.

— Ей идет к сорока, а ему-то ведь тоже уже к пятидесяти. Ничего. Если он захочет, двоих-троих ребят они еще вырастят.

«Мужчинам мы нужны либо для работы, либо затем, чтобы иметь двух-трех детей!» — подумала Гульсум.

— Если я ее возьму, — ответил Некадам, — то потому, что люблю. Чтоб утешить ее сердце, которому мало доставалось радостей. А иначе зачем мне дети? Чтоб они смотрели на то же, на что досыта насмотрелись мы? Для этого не стоит рождаться.

«Милый Некадам! — думала Гульсум. — Не зря я тебя полюбила. Но что это за приятный аромат из Карши, от какого друга?»

Некадам сказал:

— Сегодня я сам говорил с ней. Она как будто согласна. Но она умно ответила: «Что мы будем есть через шесть месяцев? У нас не вырастет за это время ни дом, ни сад, ни поле, ни стадо». И ведь это правда. Что будет за семья, у которой ничего нет? И вот я теперь сам не знаю, можно ли завести мне такую семью?

— Об этом не думай! — ответил Шадман. — Мы в Караагаче, освободившись, уже налаживаем жизнь. На краю деревни, где песок засыпал усадьбы, мы решили построить свой поселок. Назовем его «улица Рабов». Мы с Атаджаном уже поставили там по шалашу. После работы у хозяина мы приходим туда и ложимся. Когда хозяин придирается к нам, мы уходим от него, собираем в степи по вязке хворосту, продаем кому-нибудь за пару лепешек, приходим в свои хибарки, едим там хлеб и лежим. Мы решили на будущий год совсем уйти от хозяина. Будем собирать дрова и на это жить. Так и ты с Гульсум можешь сделать. Женись. Если вам нехорошо покажется в хозяйском доме, придете к нам, на улицу Рабов, построите себе жилье, станете собирать дрова. Голодно, да зато свободно.

Шадман взглянул на звезды.

— Время уже за полночь. Пора идти спать. Вместе с ним встал и Ачил.

— Я тоже пойду, лягу в загоне у овец. Время, когда приходят волки. Не случилось бы беды.

И Ачил пошел в сторону своего загона.

— Если придут волки, Хайбар даст знать, — ответил Некадам. Собака, услышав свое имя, подняла голову и снова положила ее на протянутые лапы.

— Хайбар пока еще не помирился с хозяином, он не пойдет стеречь загоны, — ответил Ачил, уходя.

Некадам растянулся на песке на том месте, где сидел, и смотрел в бесчисленные сияния созвездий. Вдруг женский голос сказал рядом:

— Собака с собакой не мирятся?

Некадам повернулся на голос. Над его головой стояла Гульсум.

— Ты что тут делаешь так поздно?

— Пришла посоветоваться, как нам лучше построить дом на улице Рабов.

— Ты все слышала?

— Все. Даже то, как ты притворно говорил им о своей любви.

— Разве можно притворяться пятнадцать лет?

— Стоны и жалобы в Красных Песках ждут отклика из Карши.

— Это другое дело. Оно к тебе не относится.

— Я знаю, что это другое дело. Но ведь в одном сердце не помещается два таких дела.

— Ты ошибаешься, Гульсум, — ответил ей Некадам серьезно и строго. — То дело относится к одному из самых черных моих дней. Оно было очень давно. И не имеет никакого отношения к женщинам.

— Что же это?

— Не хочется говорить.

— Значит, у тебя от меня есть тайна?

— Нет, не от тебя. Тебе я расскажу… когда буду умирать.

— Значит, ты взаправду хочешь жить со мною всю жизнь?

— Давно хочу. Только не знаю, хочешь ли ты?

— Если бы не хотела, я б спала, а не шла к тебе по пескам среди ночи.

— Почему ж не пришла раньше? До прихода Ачила с Шадманом я лежал один и считал звезды.

— Я ходила на берег Джилвана за водой. Там вода пересохла. Пришлось идти к деревне Балаи-Руд. Оттуда тащила полный бурдюк. А он тяжелый, долго шла. Пока прошла эти четыре версты, наступила полночь. А потом услышала твою песню и пошла к тебе.