Елена Арсеньева - Прекрасные авантюристки (новеллы)

Вот это был удар… Наталья Федоровна властной рукой отстранила проштрафившегося муженька и сама ринулась к царевне — объясняться. Та сидела надутая и принять Лопухину не пожелала. Это передала Наталье Федоровне ближайшая фрейлина царевны Анна Крамер. К слову сказать, она некогда была любовницей Петра I и считалась ближайшей подругой Модесты Балк. Теперешнюю госпожу свою она втихомолку ненавидела, а с Лопухиной у Крамер отношения были наилучшие.

— Не примет, нет, — покачала головой Анна, выходя. — Злая сидит, такая злая — и не подойди. Яблоки ест моченые, да и то перебирает одно за другим. Ругается: любит она-де белый налив, а ей антоновских прислали! Государь же пока на охоте, через два дня ждем. Вот тогда, говорит, пойду к брату да и все скажу ему на Лопухиных.

Наталья Федоровна обменялась с Крамершей (так звала свою фрейлину царевна) понимающими взглядами и ушла. Спустя несколько часов из дому Лопухиных была прислана нарядная корчажка, полная отборного белого налива, замоченного так, что оторваться от яблочек было невозможно. Готовила их старая-престарая нянька Натальи Федоровны, всю жизнь от нее не отходившая и даже разделявшая с нею ссылку в Колу. Слуга просил Крамершу не сказывать царевне, от кого яблочки, — дескать, Наталья Федоровна особа скромная, выставляться не любит…

Наталья Федоровна была особа скромная, а Крамерша — сообразительная. Она промолчала бы и без всякого предупреждения!

Спустя два дня молодой император вернулся с охоты и узнал, что царевна Наталья Алексеевна внезапно занемогла. В приемной день и ночь толпился народ, чрезвычайно интересуясь состоянием ее здоровья. Лопухины стояли тут несходно. И вот какое любопытное приключилось совпадение: стоило Наталье Федоровне Лопухиной наведаться в покои великой княжны и пошептаться с Крамер, как больной непременно становилось хуже. С другой стороны, лейб-медика его величества Лаврентия Блументроста давно и во всеуслышание называли полным медицинским ничтожеством…

Спустя малое время Наталья Алексеевна умерла. И всеми было замечено, что с тех пор муж и жена Лопухины, доселе громко и шумно ссорившиеся, даже и публично, как-то внезапно сдружились и только и делали, что о чем-то тихо меж собой перешептывались.

О чем же вели меж собой беседы вдруг поладившие супруги? Уж не о том ли, что над Петром все большее влияние забирали Долгорукие, а ведь это были отъявленные соперники Лопухиных?..

Сам Степан Васильевич, который хотя и был женат на чистокровной немке-протестантке, хотя и дружился-водился через нее с Карлом-Густавом Левенвольде, Остерманом и прочими немцами, прижившимися при дворе, все же не мог избавиться от свойственного всем русским, глубоко укоренившегося, исконного недоверия к чужестранцам. Однако даже он понимал: в сложившемся положении дел выгоднее держать именно сторону чужеземную — тем паче что немцы в лице Остермана мечтали бы видеть на престоле фигуру самую что ни на есть русскую (правда, изрядно онемечившуюся!), а именно — дочь царя Ивана V Алексеевича Анну, герцогиню Курляндскую.

Однако это пока что были одни лишь мечтания.

Неведомо, как пошли бы дальше дела в России, когда бы однажды утром камердинер императора Петра II Лопухин, придя будить своего господина, ночевавшего в Горенках, в доме князя Алексея Григорьевича Долгорукого, не обнаружил в его постели молодую особу. Это была дочь хозяина, княжна Екатерина Алексеевна.

Император имел вид откровенно обалделый и таращил непонимающие глаза на свою ночевальщицу; княжна Екатерина изо всех сил старалась покраснеть; очень кстати объявившийся тут же князь-отец хватался за сердце и топал ногами — то ли в негодовании, то ли не в силах сдержать восторга… На другой день все посланники иноземных государств отправили в свои кабинеты срочные сообщения о том, что государь Петр Алексеевич принял решение жениться на княжне Долгорукой.

Итак, князь Алексей Григорьевич добился-таки своего! Не мытьем, так катаньем!

Похоже, никто этим счастлив не был, кроме него самого. Жених и невеста друг от друга отворачивались. Остерман с трудом скрывал ужас. Наталья и Степан Лопухины снова начали шушукаться и дружиться, а старая нянька, готовившая моченые яблоки (кстати сказать, государь был до них такой же большой охотник, как и сестрица-покойница), была удостоена долгой беседы своей воспитанницы…

Однако мастерство старухи не понадобилось. Злая судьба Петра сама распорядилась его жизнью — люди только лишь самую малость помогли ей…