Елена Арсеньева - Дамы плаща и кинжала (новеллы)

Де Пальме скончался, однако Елагин не дал Анне своей фамилии, а продолжал вести себя просто как благодетель, который поддерживает осиротевшую семью приятеля. В это время Иван Перфильевич принадлежал к числу приближенных наследника престола, Павла Петровича, был членом Российской Академии наук и играл значительную роль в русском масонстве. Именно это изменило к худшему отношение к нему Екатерины! Елагин первый среди русских получил звание великого магистра… и при этом он был ярым славянофилом. [4] Очередное свидетельство того, что русское масонство в зародыше своем было явлением безвредным, даже патриотическим и прогрессивным, и лишь потом, во время царствования Павла Петровича, а особенно после войны 1812 года, сделалось антирусским.

Удалившись от двора, Елагин очень сблизился с дочерью. Его, истинного эпикурейца, забавляло, что девушку влекут удовольствия сугубо умственные. И еще: она была совершенно равнодушна к лицам противоположного пола! Это и беспокоило, и смешило знатока человеческих пороков Елагина — он предвидел, что странные склонности могут принести его дочери неприятности, однако не делал ничего для того, чтобы ее вразумить. С другой стороны, что он мог сделать, как бороться против натуры? Он просто старался подготовить Анну к будущим превратностям судьбы и был с нею откровенен настолько, насколько это возможно между отцом и дочерью. Во всяком случае, умирая в 1794 году, он оставил Анне в наследство не только солидный капитал, достаточный для безбедной жизни, но и именно ей передал свои дневники, записки и рукопись некой книги, в которой, подобно князю М. М. Щербатову, описал «повреждение нравов в России», только в еще более сильных выражениях.

Откровения отца произвели сильное впечатление на Анну. Она чувствовала себя ужасно! В своих записках она позднее скажет: «Изобразить всей той горести, которую причинила мне смерть отца моего, я не в состоянии. А что случилось со мною по прочтению той рукописи, кою я, по завещанию родителя моего, сей час предала пламени, было еще ужаснее! Все творение представилось мне в беспорядке!.. Сердце просило, требовало к себе лишившегося родителя. Оно помнило нежные чувства и благоразумием наполненные наставления его — помнило и велело глазам моим искать его, велело рукам моим к нему простираться… Но тщетно! Един свидетель и судья того неизъяснимого впечатления, которое тогда чувствовала, был Бог!»

Впрочем, Анна недолго ощущала себя одинокой и покинутой. Екатерина, которая знала о существовании у Елагина побочной дочери, решила устроить ее судьбу и послала к ней обер-гофмаршала своего, князя Федора Барятинского. Благодаря откровениям Елагина Анна отлично знала, кто есть кто при дворе, и встретила фактического убийцу императора Петра III как «пресмыкающееся творение, изошедшее из самого Тартара». Выслушав очень лестное предложение сделаться императорской фрейлиной, Анна ответила довольно-таки непочтительным образом:

— Князь, выслушав вас до конца и не удивляясь вашей епикурейской философии, позвольте мне теперь вам откровенно сказать, что вы и все вам подобные, имев души помраченные, не можете понять грусти моей, следственно, не в состоянии и меня уразуметь. Итак, оставьте печальную на произвол собственного ее счастия и уверьте ее императорское величество, что, чувствуя в полной мере все ее ко мне милости, за которые я приношу ей сердце, исполненное наичувствительнейшей благодарностью, но чувствуя себя совершенно не способною жить при дворе, то и не могу на оное решиться.

Барятинский, человек не из дурных, преданный Екатерине, мудрый и расположенный к дочери Елагина, попытался уговорить Анну. Однако строптивая девица дала ему ответ просто-таки хамский:

— Скажу вам теперь решительно, что только тогда, когда сердце мое превратится в камень, когда огнь чувства чистейшей добродетели угаснет в груди моей, подобно как заря вечерняя угасает на полунощном небе, когда, забыв святую истину, паду я ниц пред златыми кумирами человеческих заблуждений, тогда… да, только тогда я, князь, буду жить между царедворцами — жить в их удовольствие и быть другом их. Но теперь мы чужды друг другу!

Ну что ж — недостойный князь Барятинский удалился восвояси, несолоно хлебавши, как побитая собака, как оплеванный… etc!

Екатерина, впрочем, не оставила попыток устроить судьбу дочери Елагина. Видимо, она и впрямь чувствовала, что обходилась с ним несправедливо. Кроме того, граф Безбородко (еще не ставший в ту пору светлейшим князем), близкий друг Елагина, осведомленный обо всех его, даже тайных, делах, хлопотал за Анну.