Елена Арсеньева: Дамы плаща и кинжала (новеллы)

Выздоровев, Валентэйн отказался возвращаться во Францию, где его никто не ждал и где у него не было никаких средств для существования, а решил попытать счастья в России — например, в роли домашнего учителя. Дело сие в те поры было очень прибыльное: французских учителей рвали нарасхват. Это спустя десяток лет разразившаяся революция погонит вон из Франции десятки тысяч людей, так что чуть не у каждого русского помещика заведется для обучения его детишек свой собственный граф или маркиз! Однако больше всего на свете Валентэйн желал бы заплатить добром за добро благородному Елагину.

И случай не замедлил представиться, ибо Елагин сам попросил де Пальме об услуге. Иван Перфильевич предложил французу жениться на некой милой девушке, которая оказалась в трудном положении с ребенком на руках. Елагин давал за ней щедрое приданое, с тем чтобы де Пальме признал ребенка своим и никогда, ни при каких обстоятельствах, покуда жив, не открывал девочке истинного положения дел.

Валентэйн не вчера на свет родился и мигом понял, что обычной благотворительностью тут не пахнет. Определенно, девочка была побочной дочерью Елагина, а девушка — его бывшей любовницей, которую он желал пристроить замуж. Ну что ж, дело обычное, у французских нотаблей [2] Notable — знатный, высокородный человек. такое тоже водилось!

Предложение, что и говорить, было щекотливое, однако Валентэйн счел за дело чести согласиться, тем паче что супруга оказалась созданием премилым, хотя и недалеким, и не бог весть какой красавицей. В глубине души наш герой немало недоумевал, чем же умудрилась она прельстить весьма светского и утонченного Елагина. Этакого кавалера мечтали бы заполучить первые красавицы Санкт-Петербурга, несмотря на его лета, приближавшиеся к полувеку! [3] И. П. Елагин родился в 1725 году. Впрочем, он уже был давно женат и оброс семейством.

Де Пальме уже знал, что сей господин принадлежал к баловням предыдущего царствования, когда в России уже расцветал цветок, который зовется favoritismus vulgaris. Елагин хоть и не состоял непосредственно в любовниках императрицы Елизаветы (а может, и состоял-таки, сия дама отличалась любвеобилием!), однако числился в адъютантах у одного из бывших ее фаворитов — у Никиты Бестужева. Именно Елагину, в ту пору молодому мужу одной из бывших горничных Елизаветы, было поручено заняться экипировкой красивенького кадета при первых шагах того при дворе.

Впрочем, не в том лишь состояли заслуги Елагина. Он был умен, отлично образован, расторопен, сообразителен, весел, знал несколько языков, сочинял забавные стишки скабрезного характера… В 1858 году он пострадал от бывшей своей благодетельницы Елизаветы, заподозрившей его участие в заговоре Бестужева-Рюмина с целью возвести на престол великую княжну Екатерину Алексеевну, и даже был сослан. Однако Екатерина, лишь взойдя на престол, его вернула из ссылки и немало отличала за веселый ум и нрав, говоря, что он «хорош без пристрастия». Она даже называла себя в шутку «канцлером господина Елагина».

Несмотря на недоброжелательство Орловых, видевших опасность во всяком красивом мужчине (а Иван Перфильевич был красавец!), он состоял в кабинете «при собственных ее величества делах у принятия челобитен», был статс-секретарем Екатерины и членом дворцовой канцелярии и комиссии по вину и соли, потом «директором по спектаклям и музыкою придворною». В то время, к коему относится его знакомство с Валентэйном де Пальме, Елагин был как раз назначен управляющим русскими театрами и увлекся масонством. Он также принадлежал к числу адептов господина Калиостро и был в восторге от всяческих тайных наук.

Шло время. Валентэйн де Пальме жил спокойной и, прямо скажем, обеспеченной, даже счастливой семейной жизнью, прилежно воспитывал дочь, которую назвали Анной. Однако он был человек не глупый и чем дальше, тем больше понимал, что жена его не имеет к рождению этого ребенка отношения, поскольку была к дочери равнодушна, хотя и заботилась о ней прилежно. Де Пальме сделал вывод, что истинная любовница Елагина, мать девочки, умерла при родах, но Елагин не покинул побочную дочь и по мере сил обустроил ее будущее. Выяснить, кто была сия дама, Валентэйну не удалось, да и, признаться, он не слишком старался.

Не минуло и десяти лет, как де Пальме серьезно заболел. Строго говоря, со времени хвори, унесшей в могилу его первого патрона, Анри де Трувеля, он то и дело прихварывал и вот теперь, на беду свою, простудился до смерти. Предчувствуя близкую кончину, он известил об этом Ивана Перфильевича Елагина, и тот явился к одру француза. Здесь-то оба наши заговорщика открыли Анне, кто ее истинный отец, а также Елагин подтвердил догадку де Пальме: подлинная мать Анны умерла. Имя ее и состояние так и не были названы, и мадам де Пальме осталась единственной, кого Анна называла матерью до конца ее дней.