А. Сахаров (редактор): Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III

В случае с династией Романовых, как, кстати, и первых Рюриковичей, можно с полным основанием сказать: определяет не рождение, а политика, социально-экономическая среда, окружение, традиции и обычаи, и в этом смысле все они — и «чисто русские», и «почти не русские» — были полнокровными выразителями интересов России и приобретали ее облик и характер.

У обычного человека есть биография, у монарха биографии нет. Его биография — это история страны. И уже в этом зачастую заключен немалый драматизм жизни титулованных властелинов, особенно в тех случаях, когда личные пристрастия, привязанности, увлечения оказывают заметное влияние на «биографию» страны. Но представители династии — тоже люди, причем нередко люди с незаурядными характерами, собственными представлениями о жизни, со своим взглядом на общественные отношения, на движение мирового сообщества. Однако законы истории властно диктуют монархам свои «правила игры". И нередко „биография“ страны подминает под себя биографию человека. Во всяком случае, столкновения чисто личностных интересов людей на троне с общественными интересами, попытки династов настоять вопреки „биографии“ страны на своих личных биографических характеристиках, как правило, заканчивались общественными катаклизмами большой сокрушающей силы. Так было во время преобразований Петра I, в период династического кризиса на закате правления Александра I, в начале XX в., когда несгибаемая, почти мистическая преданность Николая II принципам самодержавия в известной степени привела Россию к историческому обвалу. А сколько было менее известных, но не менее значительных для монархов как личностей проблем, этих невидимых миру слез, когда человек должен был уступать системе, ломать свои истинные общественные представления в угоду этой системе, смирять душевные порывы. Все это тоже было в истории династии Романовых, и об этом надо говорить откровенно, потому что все это тоже история страны, история династии.

В период династии Романовых Россия превратилась из истекающей кровью, полуразрушенной и раздробленной страны в великую мировую державу, в могучую империю со всеми соответствующими ей социально-экономическими, политическими, культурными характеристиками, которые во главе с теми же Романовыми вели ее к новым тяжким общественным испытаниям. И в эпицентре этого движения стояли монархи, властелины, люди, отражающие все величие, все слабости и провалы трехсотлетнего периода российской истории и наложившие свою личную печать и на это величие, и на эти провалы, закончившиеся в конце концов безвозвратным крахом одной из самых значительных династий в мировой истории.

А. Н. Сахаров

В. БУГАНОВ

Ранней весной 1613 года провинциальная Кострома, притихшая и боязливая (в окрестностях пошаливали шайки интервентов — поляков и литовцев, своих казаков и прочих «воров»), испытала радость несказанную — появилась у ее жителей, как и у всех россиян, надежда на окончание Смуты, «великого литовского разорения", поставившего страну на грань национальной катастрофы. Тринадцатого марта в город прибыла из Москвы большая делегация из лиц духовных и светских. Среди первых — Феодорит, архиепископ рязанский; троицкий келарь Авраамий Палицын, автор известного „Сказания“ о событиях Смутного времени, сам активный организатор борьбы с интервентами; три московских архимандрита (из монастырей — Чудова в Кремле, Новоспасского — родовой усыпальницы Романовых, Симонова); три протопопа. Из вторых— Ф.И. Шереметев, родственник Романовых, В.И. Бахтиаров-Ростовский, окольничий Ф. Головин. Их сопровождало большое число менее знатных лиц: стольники, стряпчие, жильцы, приказные люди, выборные люди из городов.

Приехали послы — а их направил сюда Земский собор, «обравший» на русский престол еще в январе Михаила Федоровича Романова, — довольно поздно, к вечерне. Известили о своем прибытии семнадцатилетнего новоизбранного царя, и тот им ответил: поздно, мол, приходите завтра.

Послы дали знать о том воеводе и всем жителям Костромы. На следующий день московские посланцы и костромичи большим собранием двинулись к Ипатьевскому монастырю. За его крепкими стенами проживали Михаил и его матушка старица Марфа. Оба они встретили просителей, но, узнав, в чем их дело, «с великим гневом и плачем» отказали им всем. Говорили, что не быть Михаилу царем и не ехать в столицу Российского царствия. Первый сказал, что царем-государем быть не желает, а вторая — не благословляет-де сына на столь великое решение. Не захотели оба даже идти в соборную церковь. Последовали уговоры послов и отказы сына и матери. То же продолжалось и в храме, в который они все-таки соизволили, после многих просьб, войти.