Владимир Балязин - Охотник за тронами

Глаза хозяина воспалились от бессонницы, руки беспокойно ерзали по краю стола, которым он будто старался отгородиться от гостя.

«С Глинским покончено, — подумал Шигона. — Он уже покойник, и не с ним можно делать какие-либо дела». И от этой мысли, от совершеннейшей очевидности происходящего, Иван Юрьевич решил показать себя несокрушимым защитником великокняжеской власти.

Шигона не пошел к столу, а остановился в дверях, сразу же заявляя себя не гостем, но бирючем, присланным для переговоров во вражеский лагерь.

Глинский, не вставая, указал Шигоне на лавку.

Шигона, словно не замечая жеста, проговорил надменно и громко, нарочно опуская отчество собеседника:

— Князь Михайла! Прибыл я, чтобы именем государыни повелеть тебе принести ей твою вину и склонить голову, на всем покоряясь воле ее. А ежели того не сделаешь, быть тебе во всеконечной опале вплоть до смерти.

Глинский, сцепив пальцы, сидел каменным изваянием, незряче уставившись в одну точку.

— Ну! — крикнул Шигона, — Отвечай!

Глинский, согнувшись еще сильнее, вдруг сверкнул очами, и Шигоне показалось, что князь сошел с ума.

— А на дыбу не хочешь?! — крикнул он. — На дыбу не хочешь?! А то у меня с утра уже висит один государев заступник, так чтоб не было ему скучно, велю-ка подвесить к нему и еще одного! — И Глинский, вдруг громко хлопнув в ладоши, позвал: — Петр! Харитон! Живо ко мне!

Двое лихих холопов в голубых кафтанах тут же выросли на пороге.

— А ну, возьмите-ка боярина да сведите его в пыточную, — просипел Глинский. — Пусть полюбуется, как в доме моем расправляются с переметами!

— Да ты в уме ли, князь! — завопил Шигона. — Какой я перемет? Или я твой холоп?!

— Берите! — повторил приказание Глинский, и Петр с Харитоном, заломив Шигоне руки за спину, поволокли его в пыточный подвал. За ними, прихрамывая и тяжко дыша, побежал и сам Михаил Львович.

Шигонины холопы подремывали в седлах, как вдруг оба их коня попятились к избам, вздернув головы и приседая на задние ноги.

С креста колокольни с криком сорвались галки, прохожие приостановились, с любопытством глядя на усадьбу Глинского, из-за забора которой несся оглушительный свист, от коего, казалось, стелется придорожная трава и облетает пух одуванчиков.

Один из холопов сразу же повернул коня и помчался в Кремль, второй, как ему и было велено хозяином, остался на месте — ждать подмогу.

Шигону протащили через двор в дальний угол усадьбы, к закопченной баньке, под полом которой скрывался пыточный подвал. Он видел, как оставленный у коновязи холоп едва не лишился чувств, когда перед его глазами волокли хозяина, разъезжавшего с великим князем четверть века в одной карете и едавшего с ним за одним столом, да и милостями великокняжеской вдовы тоже не обойденного.

Когда же втолкнули Ивана Юрьевича в курную баньку, холоп очнулся и, вложив в рот четыре пальца, свистнул так, как не свистел и на медвежьих потехах.

Иван Юрьевич, падая на мокрый пол бани, услышал разбойничий холопий посвист, и на душе у него немного полегчало — вскоре должна была появиться подмога. Однако тут же тело вновь похолодело от страха — из-под пола донеслись рвущие сердце стоны, и в голову пришла трусливая мысль: «А меня долго ли палачу убить?»

И Иван Юрьевич, смертный человек, от рождения немощный плотью, закатил очи и потерял сознание.

Флегонт Васильевич, скакавший рядом с князем Оболенским, еще издали услышал призывный свист.

— Быстрее, князь! — крикнул дьяк и пришпорил коня, переводя жеребца в бешеный галоп.

Овчина, еще не понимая, что заставило дьяка вырваться вперед сломя голову, однако же зная, что Флегонт Васильевич ничего не делает просто так, опоясал коня нагайкой и бросился вдогон.

Через считанные минуты они были у ворот усадьбы Глинского. Подоспевшие вслед за ними дворяне, встав в седлах, полезли через забор.

Холопы Глинского никакого сопротивления людям Овчины не оказали. Ворота распахнулись, и Оболенский с дьяком въехали во двор.

Двор оказался пуст. Только у коновязи недвижно застыл какой-то мужик с перекошенным от страха лицом и молча тыкал пальцем в угол двора, к баньке. Овчина еще не успел сообразить — к чему бы это? — как Флегонт Васильевич уже бегом припустился к баньке.

Нырнув в низкий дверной проем, дьяк споткнулся о что-то мягкое. Напрягая во тьме зрение, Флегонт Васильевич посмотрел под ноги и разглядел недвижно лежащего человека. Присев на корточки и ощупывая недвижное тело, он вскоре различил щуплую грудь, узкие плечи и большую голову на тонкой шее. А когда глаза свыклись с темнотой, дьяк узнал в лежащем Ивана Юрьевича.