Самуил Лурье - Изломанный аршин - трактат с примечаниями

В котором, стало быть, зарыто третье государствообразующее начало. Оно там, в почве, сожительствует с началом монархическим (любят некоторые взять в такой оборот пару однополых подлежащих), но не прочь вступить с ним и в союз. При условии: не наклеивать un masque (личину, значит), а черпать идеи из святилища (le feyer) и ставить их на небывалую высоту. Черпать и ставить! Ориентируясь на них в геополитике, парт-гос. строительстве и особенно в instruction publique.

Итак, содержимое нового термина — кучка дырявых метафор.

В советском-то энциклопедическом и, понятно, в КЛЭ — однозначно: Народность — принцип искусства соц. реализма. Подчёркивается единство Н. и коммунистич. идейности; отсюда вытекает требование рассматривать Н. неотрывно от партийности в литературе (см.), — это уже теплей, почти горячо, — но не распространять же на империю обычаи микромира?

Хотя сам по себе — на слух — слоган хоть куда. К нему — многоразовое прилагательное. Николай Национальный, предположим: незабываемо. Или лучше — Народный? Общенародный?

И ведь не спросишь — как спросил бы, нахмурясь, любого другого: а что ты, Уваров, имеешь в виду, собственно говоря?

Или немножко так искоса: а представь, Уваров, что ты не мне докладываешь, а проводишь беседу с низовым партактивом, — как бы ты растолковал товарищам из глубинки: что есть твоя Nationalité — хорошо, пускай народность — как политический принси́п?

И неудобно, и бесполезно. Во-первых, идиот не умел ни отвечать, ни спрашивать: только декламировать. Интеллект ему заменял, работая, как вязальная машина, — французский синтаксис.

Во-вторых же, обоим — идиоту и царю — была отлично известна реальная формула блаженства. Все три источника, или, если угодно, — три составные части. И каков на самом деле третий член.

В прошлогоднем уваровском тексте метафора для него была — дерево, с могучими, глубоко ушедшими в почву корнями — дерево, пышные, хотя и не особенно красивые ветви которого осеняют (укрывая, стало быть, от непогоды) и престол, и алтарь.

Нет, не анчар. Servitude. Servitude vulgaris. Обычное, как берёза, рабство.

И все клеветники России тоже были в курсе дела.

Ну вот если за бугром гимназисту на уроке географии скажут: мсье Бодлер! Опишите-ка РИ тремя словами, — какие три слова припомнит находчивый отличник? Думаете — Мир, Труд, Коммунизм? Как бы не так; он выведет мелом на чёрной доске: Autocratie, Orthodoxie, Servitude. (Браво, Шарль, всегда бы так; можете сесть на место. Действительно: Россия, как и Турция, — страна с отсталой, рабовладельческой экономикой. Других таких в Европе нет.)

И когда в нынешнем докладе — судьбоносном — Уваров завёл: для того чтобы обнаружить начала, подерживающие порядок и составляющие особенное достояние нашей державы, достаточно поместить на фасаде государственного здания России следующие три максимы, — спятил он, что ли, подумал император, цинизм какой, — а идиот в чём мать родила карабкался по пожарной лестнице на карниз империи:

— следующие три максимы,

подсказанные самой природой вещей

и с которыми напрасно стали бы спорить

умы, помрачённые ложными идеями

и достойными сожаления предрассудками:

чтобы Россия усиливалась,

чтобы она благоденствовала,

чтобы она жила —

нам осталось три

великих государственных начала,

а именно —

Император мысленно зажмурился. Потом, тоже мысленно, открыл глаза. Лестница кончилась. Совершенно одетый, в камергерском мундире, Уваров позировал прессе, разгуливая между огромных позолоченных слов. Два слова были прежние, только в другом порядке, а на месте третьего сверкала эта самая Nationalité!

И это было решение всех проблем.

Не так-то удобно вести борьбу за мир и подвергать беспощадной критике реакционные режимы, когда любой буржуазный демагог норовит квакнуть: а зато у вас людей продают, покупают и спаривают, да ещё и секут.

И в собственном мировоззрении остаётся какой-то, что ли, пробел; какой-то, что ли, зазор: с одной стороны, очевидно, что твой общественный строй — самый передовой и воплощает на земле победу добра и света. С другой стороны, столь же несомненно, что его краеугольным институтом является — как бы это сказать? — ну в общем, то, про что мы же сами подчас, подшофе, желая показать, что мы не болваны, говорим: это зло .

Какой-нибудь инакомыслящий из молодых да ранних сдуру подхватит и, как ненормальный, выведет выводы — как давеча Киреевский Иван, — а крыть-то нечем — так, без возражений, его и заложишь, и как-то кисло становится внутри, какая-то подступает умственная отрыжка. Главное — был бы он безродный космополит, преклонялся бы перед Западом, — так ведь нет: поначалу даже похоже, что Уваров с него и списывал, только бездарно.