Анатоль ле Бра - Легенда о Смерти

Рыжую корову они и вправду продали выгодно, три сотни звонких экю, не считая еще и аванса.

Когда Луиз и Фанши возвращались в Кауннек, ученик сказал хозяину:

— На вашем месте я не давал бы эти деньги Мари Бенек’х все сразу. Я бы их сложил в ящик комода и давал бы ей столько, сколько надо на хозяйство.

— Хорошая мысль, — ответил Фанши, который никогда раньше об этом не думал.

Вернувшись к себе, он разложил все триста экю на несколько кучек в ящике большого дубового шкафа, а ключ от него положил под свой траверсен [27] Траверсен — подушка в виде валика. . Но это не ускользнуло от взгляда Мари Бенек’х. Как только она услышала, что муж, уставший после ярмарки, стал похрапывать, она тихонько поднялась, вытащила ключ, подбежала к шкафу и принялась шарить в поисках денег.

Кто наутро был потрясен, так это Фанши-кузнец! Он обрушился с обвинениями на своего ученика.

— Луиз, — закричал он, бледный от гнева, — я сделал, как ты посоветовал. И вот что получилось! Верни мои триста экю!

— Я их не брал!

— Не брал? Ладно. Ты сейчас же пойдешь со мною к святому Иву Справедливости!

— Я готов с вами идти, куда вам будет угодно.

И они пустились в путь.

Когда они пришли к дверям часовни, кузнец произнес священные слова. Святой наклонил голову трижды, показывая, что он понял и готов к справедливому суду.

Фанши вернулся в Кауннек успокоенный. А Луиз как уходил с легкостью, так и вернулся.

Входя в село, Фанши ему сказал:

— Ты, думаю, понимаешь, что теперь мы больше не будем работать вместе.

— Воля ваша, хозяин, — ответил Луиз. — Я верю, однако, скоро вы поймете, что я не виноват.

И они расстались.

Мари Бенек’х поджидала мужа на пороге кузни.

— Где ты был? — спросила она его.

— У святого Ива Справедливости.

— Зачем?

— Чтобы через двенадцать месяцев предать смерти человека, который украл у меня триста экю.

— Ах ты несчастный, несчастный! — вскричала Мари Бенек’х, у которой на шее уже обозначилась смертная бледность. — Хоть бы ты предупредил меня! Триста экю не украдены. Это я их взяла этой ночью, пока ты спал. Вернись поскорее, исправь то, что ты сделал.

— Слишком поздно, жена. Святой трижды кивнул головой.

И с этого дня Мари Бенек’х начала чахнуть, а двенадцать месяцев спустя она умерла.

У нас был прекрасный участок с зарослями дрока на склоне холма, недалеко от дома. Всегда кто-нибудь забирался туда, чтобы срезать дрок без нашего разрешения. В конце концов мой старший брат однажды вечером решил там спрятаться, чтобы подстеречь вора. Он собирался уходить, и вдруг я увидела, что он направляется к печи.

— Пожалуйста, — стала я просить, — не бери ружья!

Но он даже слушать меня не захотел.

Через час он вернулся, бледный от злости.

— Кто-то не только украл наш дрок, но еще и отнял у меня ружье.

И брат рассказал нам, что только он поднялся на склон холма, где рос дрок, как кто-то, прятавшийся по другую сторону, неожиданно схватил ружье за дуло, вырвал его из рук и скрылся вместе с ним.

— И ты не разглядел, кто это был? — спросил отец.

— Разглядел: это Эрве Бидо, шорник, я его узнал.

— О! Этот мошенник... Можешь поставить крест на ружье, ты его больше не увидишь.

— Как бы не так! Завтра же утром, не позднее, добром или силой, но я его верну.

— Нет. Шорник отнесет его в мэрию и скажет, что он застал тебя на охоте, а она сейчас запрещена. Тебя оштрафуют, вот и все, а ружье конфискуют.

— Что, может, я не имею права защищаться от воров?

— А как ты докажешь, что он воровал? У тебя есть свидетели?

— Проклятье! — вскричал брат. — Ладно, я не стану требовать назад мое ружье, но если завтра до вечера, в этот же час, Бидо мне его не принесет, клянусь — не стоять мне на этом месте! — я предам его святому Иву!

— Не произноси таких слов! — вскликнул отец. — Ты не понимаешь, что ты на себя берешь!

— Тем хуже! Я не отступлюсь! Пусть знает, что такое Право и Справедливость!

Мы надеялись, что за ночь он успокоится. Но утром спозаранку он уже был на ногах и так же зол, как и накануне.

— Ты куда собрался?

— К Анне Руз.

Эта Анна Руз, старая богомолка, странница, знала все молитвы, которыми можно и вернуть жизнь людям, и отнять ее. Она жила недалеко от нас, в жалкой хижине из соломы и глины, куда во всякий час, и днем и ночью, к ней приходили люди за советом. Так вот, к ней-то и отправился мой брат, он позвал ее к нам в дом ужинать в тот же вечер: так полагалось, когда пользовались ее услугами. Вернулся он немного успокоившись, объявил нам, что старуха придет, как только стемнеет, и ушел работать в поле. Но отец продолжал волноваться.