Михаил Попов - Темные воды Тибра

– Сцена гадания. Я стоял в толпе гаруспиков и авгуров, среди этих бесконечных священных кур, и восторженно, с наслаждением следил, как ты управляешься с одуревшей от нелепого страха толпой суеверных идиотов. В самом деле, можно ли ставить успех громадной экспедиции, транспортировку целой армии в зависимость от того, насколько налита кровью печень безмозглой птицы.

Квестор вдруг помрачнел, он слегка склонил голову набок, он всегда так делал, когда переставал до конца понимать своего собеседника.

– Слишком смелые речи, раб.

Поняв, что голос военачальника звучит серьезно, раб сморщился и скорбно вздохнул.

– Извини, если задел какие-то особенно римские чувства в твоей душе.

– Слишком смелые речи, раб!

– Еще буквально несколько слов. И я умолкну. Может быть, на время, будет твоя воля – навсегда.

– Произнеси свои несколько слов.

Вдруг раб яростно, животными, собачьими движениями стал расчесывать себе шею.

– Когда мы высадились в Цирте…

– Продолжай.

– …я снова бросился к Марку, потрясенный до глубины души видением твоего образа, извини, что льщу так грубо, у меня нет времени для более тонких приемов. Так вот, я попросил его: ну теперь-то наконец приведи меня к нему, к Луцию Корнелию Сулле, квестору консульской армии. Знаешь, что он мне предложил?

– Взять меч, коня и следовать за мной?

– Да.

– И что ты сделал?

– Я продал тут же полученного коня, меч и пошел в портовый лупанарий вышибалой.

– Почему ты не пошел в бой со мной?

– Там я мог погибнуть, как и ты. Но даже не это самое важное. Самое важное, что в той экспедиции не было никакого смысла. Для тебя, для Луция Корнелия Суллы. Одерживая победу, ты ничего не выигрывал для себя. Вся польза доставалась римскому народу и Гаю Марию.

– Ты говоришь так, как будто ты…

– Нет, не спеши, я не предатель, не враг, я очарован идеей твоей великой судьбы, твоего ослепительного восхождения, и когда ты начинаешь делать ходы неправильные, ненужные, я теряю интерес к тебе.

Взяв в руки кувшин, принесенный Метробием, Сулла поискал глазами чашу, она стояла на дальнем конце стола. Гость понял желание своего нового господина и, мгновенно сорвавшись с места, бросился за чашей. Он поднес чашу Сулле, взял из его рук кувшин и сам бережно и аккуратно налил вино.

Сулла рассеянно отхлебнул.

– В твоих словах мелькают отдельные, как бы не связанные между собой мысли. Иногда они банальны, иногда они служат доказательством того, что последние годы ты провел в компаниях, далеких от сливок общества…

– Просто ты не слишком долго беседуешь со мной, ты еще не привык. Стоит тебе пообщаться со мною подольше, и ты признаешь, что я мыслю не менее последовательно, чем сам Аристотель.

– Ты хам.

– Хам, хам, – охотно признался собеседник Суллы, – как всякий раб. От меня глупо было бы ждать чего-то другого – только угодливость перед сильными мира сего, надменность и даже лютую жестокость по отношению к тем, кого судьба бросила – пусть на миг – к моим ногам.

Квестор допил вино.

– Да, в философском направлении твоего грязного ума тебе не откажешь. – Сулла встал в позу, в которой обычно принимал решение.

Угодливый гость пал на одно колено и снизу одним глазом впился в подбородок патриция, что-то обезьянье появилось в его облике.

– Ты забавен, хотя и подл. Возможно, умен. Пожалуй, действительно не слишком опасен; правда, откуда мне может быть это известно сейчас? Неизвестно, до какой степени ты мне верен…

– Всецело и всецелейше, лучезарный и непобедимый! Рассуди сам, что я без места при тебе?! Свободный оборванец. Свободный для того, чтобы всякий, кто сильнее и богаче, пнул меня или даже растоптал. Потерять тебя – для меня трагедия. Нищета и гибель! Я полностью, со всею страстью и силою моей изворотливости на стороне твоего успеха.

– Только успеха?!

– О, не торопись с саркастической усмешкой. Я на стороне успеха в том смысле, что я на стороне Суллы, который пойдет от победы к победе. Если ты тот Сулла, о котором я мечтал, то я – твой, то есть более чем раб. И я нужен тебе такой, какой я есть, ибо я ценней телохранителя, умней советчика, богаче банка, больше партии. То, что я при тебе, свидетельство, что ты – Сулла! «Счастливый», как о тебе твердят повсюду, – и в казармах, и на рынках.

– Ты похож на пифию, впадающую в экстаз, остановись!

– Мне хочется закончить разговор, находясь в здравом уме и твердой памяти.

Гость вскочил с колен и попятился к стене. Все же слегка кланяясь.