Михаил Попов - Темные воды Тибра

Все жрецы упали на колени и хором стали возносить хвалы Кибеле, которая великодушно разрешила начать гадание.

– Хвала Кибеле, хвала Минерве, а теперь послушайте меня. Сейчас сюда прибудут капитаны всех моих судов, они должны убедиться, что боги не против того, чтобы мы продолжали плавание в Африку. Вчерашний шторм был случайностью, тем более что он не принес большого вреда.

Первая шлюпка ударилась о корпус триера.

– Вы меня поняли?! Ваши вороны полетят правильно, ваши куры будут клевать так, чтобы ни у кого не было сомнений в желании богов видеть наш флот в Цирте. А жертвенный баран… – словно услышав, что речь идет о нем, выволакиваемый на палубу барашек заблеял –…принесет в своей печени явные свидетельства и доказательства нашего предстоящего успеха.

На палубу поднялся Луций Меммий, самый лучший и самый суеверный офицер в войске Суллы. Он увидел толпу оторопевших жрецов, залитого кровью Суллу и безнадежно блеющего барана.

– Что случилось? – спросил он.

Через два дня корабли Суллы входили в обширную, но слишком мелководную гавань Цирты, главного пункта базирования консульской армии в Африке. Город напоминал собой кучу белых камней на красном песчаном откосе. У пристани стояло всего несколько галер явно торгового вида, – Югуртинская война почти прекратила торговлю на нумидийском побережье. Вместе с незаконнорожденным сыном Массиниссы против римского порядка выступил и незаконнорожденный сын Посейдона – мавританский пират Аюба.

На борту флагманского триера собрались все старшие офицеры квесторской армии, они стояли молча у борта и внимательно всматривались в очертания береговых построек и городских стен.

– Ну же! – нетерпеливо обратился Сулла к Публию Варинию. – Что там?

Пропретор переводил взгляд справа налево, прищуривался, морщился, потом наконец обернулся к остальным и уверенно заявил:

– Мария в городе нет. Отсутствуют значки всех легионов.

Сулла характерньм движением прикусил сначала верхнюю, потом нижнюю губу. Теперь все взгляды были обращены к нему, в отсутствие консула он становился главным человеком, значит, от него будут исходить приказы, определяющие их будущую жизнь, а может быть, и смерть.

Но квестор начал с не вполне вразумительных слов:

– Я так и знал.

Что именно? Никто не посмел переспросить.

– Кассий!

– Слушаю тебя, – откликнулся длинный альбинос с выпирающей вперед челюстью и вечно слезящимися глазами, лучший знаток лошадей и всяческих кавалерийских правил.

– Что у нас там с нашими апулийцами?

– Во время качки много лошадей переломали себе ноги.

– Что значит «много»?

– Каждая третья.

– Понятно.

– Кроме того, – продолжал бесстрастным тоном лекаря Кассий, – штук полтораста сбесились, пришлось прирезать.

– Превратим их в солонину, – буркнул Меммий.

Сулла рассеянно посмотрел на него и продолжал:

– Стало быть, у нас не более двадцати турм?

– Не более, – вздохнул Кассий.

Квестор постучал ладонями по натянутому вдоль борта канату, таким образом его раздражение передалось всем, кто в этот момент держался за канат.

– Не думал я, что Марий отправится в поход без конницы. Таким дикарям нельзя доверять. Я был с посольством у этого степного бедуина Бокха, он человек неумный, но неумные люди иногда бывают хитры. Хотя бы раз в жизни. Хитрость мавританца заключается в том, чтобы нанести удар в спину. Весь вопрос в том, кому и когда.

Спутники Суллы в большинстве своем плохо представляли, о ком и о чем идет речь, а потому предпочитали помалкивать. Командующий собирается принять какое-то решение, и он не спрашивает совета. Это его право.

– Мы не можем с двадцатью турмами отправляться в эту треклятую пустыню! – вдруг резко выкрикнул Сулла.

– Значит, и не надо этого делать, – сказал Гней Ланувий, человек, славившийся своим благоразумием и добродушием. В данный момент его разумное заявление разъярило Суллу.

– Кассий!

– Я слушаю тебя.

– Сейчас же после высадки ты возьмешь четыре манипулы и конфискуешь всех лошадей в городе. Пусть тебе повезет и ты найдешь еще три сотни пригодных для битвы коней.

– А если кто-нибудь воспротивится, в городе две тысячи римских граждан, – опять выступил с благоразумной речью Ланувий.

Сулла только посмотрел в его сторону, и этого было достаточно, чтобы тот замолчал.

– Меммий! Ты немедленно возьмешь под охрану ворота; как только пройдет слух о конфискациях, кто-то захочет сбежать из города и укрыть свое имущество в пригородных виллах. Запереть ворота.