Михаил Попов - Темные воды Тибра

– Прости, Счастливый Сулла, я только выдернула нитку из твоей тоги, чтобы у меня остался хотя бы ничтожный кусочек твоего счастья.

– Ты смелая женщина, – сказал диктатор.

Окружавшим его смысл этих слов был слишком понятен.

Но звук ее голоса заглушил всеобщий рев. Рев имел отношение к тому, что произошло на арене. Сулле не хотелось заканчивать беседу с этой женщиной, но он невольно повернул голову.

Оказывается, произошло следующее – в последнем движении истекавший кровью меченосец почти без замаха, но с поразительной точностью швырнул свой короткий самнитский меч в соперника.

Попал. Прямо в горло. Уже считавший себя победителем и, может быть, свободным человеком, посланец Нептуна судорожно схватился за рукоять и, напрягшись, вырвал ее. Из его горла хлынул мощный поток крови.

– О, как он вопит, – прошипел, хихикая, раб-обезьяна.

– Ты сегодня навестишь ее, – сказал ему Сулла.

– Кого? – Карма был не в силах оторваться от столь полнокровно заканчивающегося зрелища.

– Ее.

– Ее? – заинтригованная обезьяна закрутила головой и очень скоро поняла, с кем именно диктатор обменивается взглядами.

И какими!

– Кто она?

– Она?

– Ты переспрашиваешь потому, что не хочешь отвечать? – В голосе Суллы зазвенел металл, которым он мог поразить насмерть.

– Кажется, ее зовут Валерия.

– Это все?

Карма покряхтел, поскреб характерным движением дряблый подбородок.

– Она дочь Мессалы. И, тебя это позабавит, родная сестра Гортензия этого болтуна.

– Мне все равно, чья она сестра, мне хотелось бы знать, кому она доводится женою.

– Разведена. Недавно.

Сулла еще раз обернулся. Валерия, не отрываясь, смотрела в его сторону. Все так же – и ослепительно, и мягко улыбаясь.

– Странно.

– Что странно, господин?

– Судя по всему, она часто бывает на общественных празднествах. Пусть бы и с мужем. Почему я раньше не обращал на нее внимания?

Карма выразительно пожал плечами.

– У меня есть как минимум два ответа.

Сулла вопросительно молчал.

С арены крючьями утаскивали трупы мертвецов, бегали мальчишки и посыпали лужи крови белым песком.

– Во-первых, господин, ты вообще обращаешь на женщин мало внимания.

– Ну а во-вторых?

– Ну а во-вторых, женщина всегда сумеет устроить так, чтобы на нее обратили внимание именно в тот момент, когда ей это удобнее всего.

– Разведена. Недавно.

– Вот видишь, ты сам все понял. Случай приобыкновеннейший, даже тоска берет. На мой взгляд, коли уж заниматься этим тряским и потным делом, то по своему хотению и с предметом собственного выбора.

Сулла то ли усмехнулся, то ли кашлянул в кулак.

– Я не припомню случая, когда бы мы столько времени потратили на беседу о какой-либо женщине.

– Вот именно, – подхватил Карма, – постамент слишком велик для статуи.

Диктатор в этот момент снова обернулся и снова встретился взглядом с Валерией.

Карма дернул его за рукав:

– Гляди, гляди, львы! И какие! Настоящие мавританские львы. Интересно, кого выставит против них Деметрий.

– Итак, завтра же ты отправишься к ней и скажешь…

– Ну что сказать, я найду.

– …что я желаю ее видеть. И разговаривать с нею.

Карма открыл рот.

– Разговаривать?! Так прямо ей и… Впервые слышу, чтобы женщине заранее сообщали, что с ней будут делать. Да еще… да она обидится!

Сулла внимательно смотрел на арену. Стоявший в центре ее гривастый гигант мощно лупил себя по впалым бокам хвостом толщиной в руку гладиатора.

Карме он в этот момент чем-то напомнил хозяина, и от дальнейших комментариев раб воздержался.

79 г. до Р. X.,

675 г. от основания Рима

Красавец Фронтон медленно прохаживался по каменному полу атриума от одной мозаичной стены до другой. На нем были сандалии из крокодиловой кожи, загорелые икры оплетали золоченые шнуры, на груди начищенного до блеска панциря сияли головы серебряных горгон, алый плащ плавно колыхался в такт шагам. Левой рукой молодой квестор консульской армии опирался на рукоять кавалерийского меча, в правой держал, прижимая к панцирю, шлем с оранжевыми, синими и белыми перьями.

Фронтон был хорош.

К тому же он был молод, удачлив, богат и богатство свое получил в наследство, а не путем сомнительных махинаций с проскрипционными списками, как многие в то время.

Наконец, самое главное – он был любимцем самого Луция Корнелия Суллы.

Человек, наделенный таким количеством достоинств, не может не чувствовать себя в высшей степени уверенно, пускаясь в любое жизненное предприятие. Гай Меммий Фронтон волновался. Краснел, бледнел и всерьез считал, что забыл латинский язык, тот самый, на котором ему сейчас придется изъясняться.