Александр Коломийцев: Русские хроники 10 века

Другие напасти на Русь надвигаются.

Ольга, жена Игоря, бабка Владимирова, в Царьграде греческую веру приняла, в Киеве церкву поставила. Сына своего, Святослава, к греческой вере склоняла. Говорила – греческий бог сильный, всемогий, нет кроме него богов. Кто христианство примет, покается, вечную жизнь обретёт. Святослав сказал на то: я от дидовской веры не отступлюсь. Много бед греки-ромеи Руси принесли. Воевал их и Ольг вещий, и Святослав храбрый. Притихнут – и опять за старое принимаются. Сами не воюют, так ковы чинят, степняков натравливают. Лживы, кровожадны ромеи, до чужого добра охочи. Сами лживы, и бог у них таков же. Триглав учит: живёшь на Руси – Правь славь, а богов славь, которых хочешь, которых диды твои славили, или сам хочешь. Будешь Русскую Правду славить – никто тебя на Руси не обидит. У греков не так. У греков, кто их бога не славит, а славит да не по патриаршей воле, тем головы рубят, на кол сажают, кости ломают, на кресте распинают, в порубах измучивают. Боги русичей самые лучшие. Нурманнский Один кровь человеков алкает, греческий Иисус золота хочет, много золота, чтобы церквы его изукрасить. Кто ему не покоряется, тем велит всякие мучительства творить. И не велит греческий бог вечу быть, а только князь. Чтоб все люди по княжьей воле жили, а не по Правде. И не могут люди с князя за непотребства спрашивать, а только он, бог. Сколько ромейские басилевсы зла всякого людиям делают, кто с них спросил? Не нужен русичам такой бог. Придёт греческий бог на Русь, много зла принесёт. Пойдёт русич на русича, брат на брата. Потому как не станет Правды, а будет только княжья воля.

Так мыслил Колот, хранильник славненского святилища.

Поход завершился удачно. Ятвягов разгромили наголову. Своей крови в походе пролили мало. Больше выпили надоедливые крылатые кровососы, от которых житья не было. Ехали конно, лесами. В Турове в лодии погрузили богатую добычу, раненых отправили по Припяти в Днепр, там в Киев, с собой вели полон. Князю пожелалось заглянуть во Вручий, оглядеть земли. Во Вручие боярин Творимир встретил хлебосольно, дал князю с дружиной обильный пир. Отдыхали два дня. Князь не сидел без дела, проверил списки, что представил боярин, поглядел детинец, городские кромы. Посмотрел и богатство Вручия – раскопы слоистого глинистого камня. Обсыпанные красноватой пылью людины встречали князя почтительно, с улыбками. Но и это не понравилась Владимиру, кланялись не земными поклонами, а малым обычаем, кукули скидывали словно нехотя, да и не все.

Кметы ехали вольно. Кто подрёмывал в седле, иные затягивали песню, другие перешучивались, добродушно зубоскалили над каким-нибудь недотёпой, нечаянной промашкой потешившим товарищей своих. Кровавая работа, походные тяготы заканчивались, впереди ждал отдых и пиры. Лишь гридни, ехавшие дозором впереди и позади князя, держались сторожко.

– Что сумной, княже? Что за желя тебя точит? С победой едем, радоваться должен. И-эх, в Киев вернёмся, веселие закатим. Ну же, развеселись.

Добрыня, уй, дядька, телохранитель, наперсник, воевода, всё в одном лице, сверху вниз глянул в лицо своему повелителю, племяннику, подопечному. Владимир поморщился, отвёл взгляд.

– Так, пустое. Дай обмыслить. Потом поведаю.

Сердце Владимира точил презлой червь неутолённой мести. Весть, принесённая послухом, взъярила, ослепила разум. В походе отодвинулась в сторону, даже забылась. Теперь, на возвратном пути, поостыв, Владимир с холодной расчётливостью изыскивал верные способы отмщения.

Насмешки, явные от братьев, нянек, скрытые от верхних бояр, выпавшие на его долю до отъезда малолетним княжичем в Новгород, навсегда сделали самолюбие болезненно ранимым. Воинственного отца, постоянно пребывавшего в походах вдали от родного гнезда, знал мало, видел урывками. Мать самовластная бабка постаралась отдалить от сына. Исполнив задуманное, соединив в браке древлянский и киевский княжеские роды, княгиня Ольга, несмотря на взрослого сына, заправлявшая киевскими делами, отодвинула на задний план новую великую княгиню, едва та произвела на свет княжича. Чем объяснялось холодность старой княгини к бывшей милостнице, знала лишь сама старая княгиня. Причиной, возможно, послужил отказ Малы, тогда ключницы Малуши, перейти в христианскую веру вместе со своей повелительницей. Самой бабке, с головой ушедшей в государственные и религиозные дела, затем тяжко заболевшей, было не до младшего внука. До того как перейти под присмотр дядек, Владимир полностью находился на попечении мамок и нянек, для которых его мать, урождённая княжна и великая княгиня в замужестве, оставалась такой же рабой, как и они сами. Сын же её был для них не княжич, но робичич, о чём они со злостью и насмешками напоминали ему при первой возможности.