Гурам Батиашвили - Человек из Вавилона

Мысль перетекала одна в другую, Занкан почувствовал усталость. И все же откуда ему ждать опасности? Он встал, прошелся по комнате. «Кто же мне роет яму? Похоже, тот, кому не нужна моя правда, тот, кто боится ее».

Занкан позвал Шело, велел готовить арбы и предупредить госпожу и Бачеву, что через полчаса они уезжают из города. Сам же снова предался мыслям, пытаясь предугадать развитие событий. Как поступит Абуласан? Раскается ли в содеянном и признается ли во всем царице? Вряд ли.

Тут на пороге появились Джачу и Гучу. Лица их блестели от возбуждения.

— Мужчина, прячущий свое лицо, привел нас к главному казначею Абуласану, батоно, — сказал Гучу, — его зовут Диомидэ.

Занкан ничего не ответил. Не выразил ни удивления, ни удовлетворения. Такой прием обидел Гучу и Джачу. Поэтому следующее сообщение Джачу сделал безучастно:

— Он оставался там какое-то время, а потом пошел к Бено Какителе.

Это известие поразило Занкана. Он резко поднял голову и просил:

— К кому пошел? Что ты сказал?

— К Бено Какителе. Оставался там долго. И уже не прятал лица.

— К Бено Какителе? — Занкан не мог справиться со своим изумлением.

— Да, господин. И долго оставался там.

— Хорошо, — произнес через некоторое время Занкан, — далеко не уходите, будьте поблизости.

Занкан снова задумался. Через некоторое время снова позвал Шело, передал ему записку и велел отнести к амирспасалару.

— Скажи, чтобы немедленно передали самому Саргису Мхаргрдзели, — наказал он. А в записке было всего несколько слов: «Ежели вы сочтете нужным видеть меня, извольте знать, я покорно сижу дома или нахожусь в молельне. Преданный раб солнцеликой царицы Тамар иудей Занкан Зорабабели». И все.

К полудню ветер усилился — носился, как сумасшедший, по берегу Куры, а в Петхаине выл голодным волком. Народ, собравшийся вечером в синагоге, не мог скрыть своего удивления:

— Не ветер, а настоящий ураган!

— Не рано ли похолодало?!

— Да-а, даже крыши срывает!

Однако, несмотря на сильный ветер, верующие, по обыкновению, собрались в синагоге — как всегда, с наступлением вечера уставшие от дневных забот люди на цыпочках входили в молельню и до начала молитвы предавались либо разговорам, либо чтению псалмов. В разговорах обсуждали случившееся за день или слушали рассказы купцов, прибывших издалека. Хахам Абрам обвел взглядом паству. Молельня была почти полна. Потом посмотрел на солнце — оно уже порядком склонилось к западу. Именно в это время раздался нервный возглас Иорама Базазы:

— Что будем делать, хахам Абрам, не начнем?!

Раби взошел на возвышение и начал молитву. Народ поднялся и стал вторить ему. Хахам молился, как обычно, не спеша, его бархатный голос разливался по всей молельне, принося утешение молящимся. Впрочем, в тот вечер возглас Базазы нарушил обычный покой раби — он понял, после молитвы надо ждать неприятностей. Он смотрел со своего возвышения на Базазу — тот стоял с мрачным видом, глаза горели злобой. Хахам почти механически произносил текст молитвы, думал, как ему поступить по ее завершении, чтобы предотвратить свару.

Так ничего и не придумав, он бросил взгляд на то место, где обычно сидел Иошуа, и лицо его прояснилось — теперь он знал, что делать. Иошуа был покровителем вдов и сирот. Именно он собирал деньги для них у паствы. Вдохновившись неожиданно пришедшей мыслью, раби Абрам уверенно продолжил молитву, паства вторила ему. Хахам понимал, что Иорам ждет не дождется окончания минхи [28] Полуденная молитва (иврит). .

Он проявлял беспокойство во время молитвы, а когда раби закончил ее, быстро закрыл Тору и направился к возвышению. Но хахам Абрам, не дожидаясь, пока тот подойдет к нему, произнес:

— Добрый вечер, уважаемые, пусть этот день с миром окончится для вас, и Господь дарует вам новое утро. Сегодня мы проводили еще одного благородного сына Израилева — Иошуа бен Давида, дай Бог ему доброго пути. Но мы должны продолжать заботиться о вдовах и сиротах, помогать им…

— Хахам Абрам! — крикнул идущий к возвышению Базаза.

— Минуточку, дорогой Иорам, сегодня мы должны собрать цедаку, это главное, — с улыбкой отвечал хахам Абрам, — изволь вернуться на свое место!

— Есть дело поважнее цедаки, — Базаза уже собирался взойти на возвышение. «Плохо дело!» — пронеслось в голове у хахама, и для большей убедительности он произнес нараспев, как если бы читал молитву:

— Никогда, никогда, люди, не ставьте ничего выше заботы о вдовах и сиротах. Измученные, исстрадавшиеся души вдов и сирот взывают к небесам, говорят с небесами. Ежели мы забудем о них, мы никогда ничего не добьемся. Ежели вдовы и сироты голодны, ни один из вас, люди, не может есть в свое удовольствие. Сперва позаботьтесь о вдовах и сиротах, потом радейте о своих семьях!