Гурам Батиашвили - Человек из Вавилона

Но Екатерина Ивановна пропустила восклицание сына мимо ушей.

— Отвечайте, Занкан!

— Желание видеть вашего сына супругом царицы Тамар, — не спеша начал Занкан, — высказали члены царского дарбази. А они, к вашему сведению, являются государственными мужами, влиятельными правителями Грузии.

— Это интересно, — произнесла бывшая государыня, — теперь все ясно, — добавила она и после паузы осведомилась: — Читать и писать они умеют?

А Занкан думал сейчас только об одном, скорее мечтал: «Что, если Господь внушит ей мысль, которая убережет мою царицу и страну от тысячи бед! Что, если ей не понравится мое предложение и она откажет мне?!»

— Они люди грамотные? — переспросила княгиня.

— Ну как вам сказать, — быстро ответил Занкан, — некоторые из них — да.

Лишившаяся трона государыня многозначительно покачала головой.

— Да-а, — протянула она, — это плохо, очень плохо… А царица? Что она говорит по этому поводу?

Занкан не ожидал этого вопроса. Сказать, что царица подчиняется воле царского дарбази и все практически решено, нет, Занкан этого не скажет. Занкан сейчас должен произнести то, за чем последует нужный ему ответ, и тем самым отвести от своей родины и своей царицы тысячи напастей.

— Царица… вам не хуже моего известно, что значит царица, почитаемая всем Востоком, славная своей красотой. Я — обыкновенный купец, откуда мне знать, что таится в душе сильных мира сего, — он помолчал и затем продолжил: — Царице, наверное, посоветуют, подскажут, что Боголюбский — лучшая партия. Да, так и будет, ей дадут такой совет, а там увидим. — Занкан был доволен собой — на оба вопроса он дал такой ответ, который, по его мнению, должен был повлечь за собой отказ. «Господи, сделай так, чтобы я не опозорился перед своей страной, а страна — перед остальным миром!»

Княгиня глянула Занкану прямо в глаза. И он вздрогнул. Изреченная ложь заставила его вздрогнуть, но ему так хотелось, чтобы ее приняли за правду, что он выдержал взгляд княгини: «Может быть, Господу будет угодно и княгиня откажет…»

А княгиня многозначительно покачала головой и холодно произнесла:

— Мы, представители правящего дома, не разделяем ваших мыслей…

«Неужели Господь услышал меня?» — мелькнуло в голове у Занкана, и неожиданная радость овладела им.

— И не можем принять вашего предложения погостить у вас, — продолжала княгиня, — мы с удовольствием отправимся в Грузию, чтобы породниться с царской семьей, поедем я как ее гость, а мой сын как будущий супруг!

«Господь остался глух к моим мольбам. Он не вмешивается в грязные дела», — в отчаянии подумал Занкан.

Княгиня встала и удалилась, и по всему ее виду Занкан заключил: в этом доме у него уже нет друзей.

Он был потрясен. Вдруг почувствовал себя беспомощным, слабым человеком. Ему казалось, ноги больше не держат его. Бессилие усугубляло ощущение тщеты и суетности всего на свете. Потому он так полюбил книгу пророка Иеремии. Практически не расставался с ней, читал днем и ночью, как если бы стояли траурные дни месяца Ава. Занкан находился в глубокой скорби и печали, и Плач Иеремии — причитание смятенных неистовых душ — еще раз убеждал его в том, что страдание — неизменный спутник человека. Это открытие, естественно, мало утешало, но примиряло с муками, поскольку он обнаружил некую закономерность — счастливого во всех отношениях человека не существует, страдания и муки сопутствуют ему и помогают постичь величие Создателя. В последнее время Занкан с поразительным равнодушием оглядывал дворец, доставшийся ему в наследство от предков, трезвым разумом оценивал свое богатство и то, во сколько раз оно возрастет для Мордехая и Бачевы. Когда он представлял себе это, сердце его сжималось — ужасная болезнь Бачевы, ее полная отрешенность от всего и по-прежнему бессмысленный взгляд ставили под сомнение, сможет ли она распорядиться своим богатством. До и нужно ли оно ей? Вкус богатства доступен лишь тому, кто, не щадя себя, работает на него, борется, ищет.

Бачева же была далека от всего этого. Нуждалась ли она в богатстве? Знала ли, что она владелица несметного состояния, или думала, что за душой у нее нет ничего? Естественно, этот вопрос неотступно преследовал Занкана, но главной причиной его чувства беспомощности, безнадежности было то, что он терял надежду продлиться во времени. Он не мог надеяться лишь на сына, уехавшего в Византию Мордехая. Еврейское потомство приносит еврейская женщина. Он знал, если род его не продлится и у него не будет потомства, опасности для существования во времени еврейского народа в целом не возникнет, из таких, как он, и такие, как он, составляют диаспору еврейского народа, а жизнь в диаспоре чревата тем, что стряслось с Бачевой. Вот и с семьей Хахиашвили произошла трагедия: их старший сын Цхаку, отправившийся на учебу в Константинополь, привез оттуда большеглазую гречанку и, представив ее родителям — Малке и Иосифу, сказал: «Моя жена».