Даниил Мордовцев - Сагайдачный. Крымская неволя

— Что хамам делается! Они, как выхухоль, и в воде могут жить.

— А не ускакали ли они, пане, на лошадях? Я видел, как они понеслись по степи.

— То одни кони, без людей: я сам видел.

— Все ж надо, пане, поймать княжеских коней: его мосць князь очень дорожит ими.

— Знаю! Вон сколько перепорол за них нашего брата шляхтича!

— Коней и пан Сондач с своими жолнерами поймает.

Если бы преследующие наших беглецов внимательно смотрели на воду, они увидели бы в одном месте, как там дрожала и ходуном ходила по воде сухая камышинка, стояв­шая торчмя, как она нагибалась, снова вставала, как выхо­дили из воды пузыри... Они видели бы, как камышинка выскочила из воды, покружилась на месте и тихо-тихо по­плыла вниз.

— Нет, это черти, а не люди — именно, в воду канули!

— Да они, пане, потонули наверное.

— Нельзя же не захлебнуться: столько времени под водою!

— Этих проклятых схизматиков ни огонь, ни вода не берет!

— А! Вон одного коня поймали — ведут...

— Как он бьется!.. Точно бешеный, далибуг, беше­ный...

В это время в воде, в том месте, где недавно выскочила сухая камышинка, что-то забарахталось, зашлепало водой...

Показалась рука, голова... Собаки залаяли и кинулись в воду.

— Видал, пан? Там что-то из воды показалось...

— Рука... голова... волосы...

— Где пан видел?

— Вон там, где Огар ищет.

Но там ничего опять не видно было: руки и волосы исчез­ли под водой... Собака вертелась на том месте и выла.

— Надо, пане, поискать там.

— Разденься, Яцек, пощупай там саблей.

Один жолнер разделся и побрел в воду, держа перед собой саблю. Вдруг он споткнулся на что-то и в испуге бро­сился назад...

— Езус, Мария, там что-то лежит мягкое...

— Ну, тащи из воды — увидим.

— Как же, пане?.. Оно... может, оно...

— Тащи, собачий сын, а то палашом покормлю!

Яцек, бормоча молитву, побрел снова, нагнулся, нащупал что-то и потащил. Скоро из воды показалась штанина синих шаровар, сапог...

— Тащи, Яцек, тащи!

Показались руки, бледное лицо с закрытыми глазами... Это был Федор Безридный. Собаки обнюхивали его и выли. Все приблизились к утопленнику, который лежал на бере­гу головой к воде, разметавши руки.

— А! Это друкарь из княжеской друкарни... Утонул, бедный хам!..

— Не бегай... Туда схизматику и дорога...

Уверившись, что «схизматики» потонули, чем сами себя достойно наказали, и бросивши безжизненное тело Федора Безридного на потраву зверю и птице, отряд городовых казаков, предводительствуемый легковерными панками, от­правился в другую сторону разыскивать беглых хлопов, а главное, чтобы поймать панских коней, за которых так досталось благородным спинам дворовой шляхты.

Когда отряд скрылся из вида, камыш в одном месте за­шевелился и из воды показался сначала красный, весь на­мокший верх казацкой шапки, а затем и усатое лицо запо­рожца. Сечевик, оглядевшись кругом и не видя своих пресле­дователей, характерно свистнул, выражая этим свистом и удивление, и презрение.

— Фью, фью-фью! Удрали, крутивусы!..

Увидав на берегу бедного друкаря, он быстро выполз из воды, таща за собою мокрую тяжелую переметную суму и длинное ратище копья.

— Хлопцы! Хлопцы! Будет вам воду пить! — окликнул товарищей.

В разных местах показались из воды головы — лица блед­ные, посиневшие. Запорожец бросился к друкарю и начал его сильно трясти, приподняв с земли.

— Захлебнулся хлопец, да, может, очнется...

И Грицко, и Юхим вышли из воды. Они дрожали всем телом.

— Утонул? — спрашивали они с боязнью.

— Как он сюда попал?

— Полно распытывать! Берите за ноги — потрясем его!

Друкаря начали трясти. Мало-помалу посиневшее лицо начало принимать более живой цвет.

— Трясите, хорошенько трясите! Он немножко теплый.

Вскоре у утопленника хлынула вода ртом и носом.

— Будет! Оживает.

Его положили на траву. Несчастный открыл глаза.

— Холодно! — было его первым словом.

— Добре! Зараз будет тепло.

— Запорожец метнулся к суме, достал оттуда баклажок с водкой и серебряный коря­чок.

— Оковитонько! Матушка родная! Вызволяй!

— Он на­полнил корячок и поднес его друкарю, став на колени.

— По­садите его, хлопцы, поднимите!

Друкаря приподняли. Зубы его стучали, как в лихорадке. Запорожец приставил корячок к его посиневшим губам.

— Пей, хлопче, пей разом до дна.

Друкарь с трудом выпил, закашлялся. Лицо его стало оживать, краска заиграла на щеках.

— Добре, друкарю, зараз встанешь! — успокаивал его запорожец.