Даниил Мордовцев - Сагайдачный. Крымская неволя

— И съел?

— Съел, панове... А то другое такое судное дело было во взводе пана Лесницкого: гайдуки съели умершего в их взводе гайдука товарища. Так родственник съеденного, гайдук из другого взвода, предъявил своему ротмистру иск на тот взвод, который съел его родственника, доказывая, что он имел больше права съесть его как родственника, а тот взвод доказывал, что он имел ближайшее право на умершего в их взводе товарища: «Это, — говорят, — наше счастье».

— Боже мой! Какой ужас! — тихо всплеснул руками юный Могила.

— А удивительный все-таки, панове, был этот нераз­гаданный человек! — задумчиво сказал пан бискуп.

— Кто? — спросил князь Януш.

— Да этот Дмитрий, что был царем московским, я все что-то подозревал в нем.

— Да и мне он казался не простой птицей.

— А ваша мосць, ксенже, разве знал его лично?

— Как же, пане бискупе: он сначала в нашем дворе тол­кался с московскими монахами, с греками, казаками да недоучившимися рыбальтами и спудеями... У покойного батюшки ведь тут было просто вавилонское столпотворение. Кого тут не перебывало!.. Часто я видел его — царевича-то в подрясничке — как он все о чем-то шептался вот с этим галганом, с Конашевичем-Сагайдачным, что теперь, говорят, атаманует в Запорожье. Сагайдачный тоже болтался тут одно время, когда вышел из братской школы.

— Ваша княжеская мосць говорит, что Сагайдачный учился в братской школе?

— Да, здесь в Остроге, пане бискупе, но это было давно.

— Жаль... Его мосць князь Василий, ваш батюшка, много способствовал разведению этой саранчи тэго пшеклентего схизматства.

— Но он же, пане бискупе, усердно служил и интересам святого отца.

— Ваша мосць говорит правду. Только не надо было плодить этих сагайдачных...

— И всех этих, пане, грицей, — добавил юный Замойский.

— Какую же шкоду чинят вам эти сагайдачные и «грици», панове? — вмешался Мелетий Смотрицкий.

— Много шкоды... Они ссорят Речь Посполигую с Турциею.

— А не они ли, пане, помогали Речи Посполитой в ее войне с Москвою? Да они ж, пане, эти грязные «грици», и орют, и сеют, и жнут для вас, и служат вам.

— На то они хлопы, быдло [ Быдло — скот ] паньске...

— На то их и пан буг создал, панове, — подтвердили гости.

— Ха-ха-ха-ха! — разразился вдруг князь Януш.

— Посмотрите, панове! Ха-ха-ха!

И князь Януш, охвативши пухлый живот обеими ладо­нями, залился самым искренним смехом.

Гости глянули по тому направлению, куда смотрел хохо­тавший хозяин. С замковой террасы, на которой среди роскошной зелени прохлаждались паны, видна была изви­листая, тонувшая в зелени Горынь, и далекое Загорынье, и ближайшая тополевая аллея, которая вела к главным замковым воротам. По этой аллее, подымая страшную пыль, двигалось что-то необыкновенно странное: ехала небольшая крытая таратайка, в которую вместо лошадей, казалось, впряжены были люди, и звенел дорожный колокольчик.

— Ха-ха-ха! — не унимался князь Януш.

— Точно в Риме триумфальная колесница, запряженная пленными ца­рями.

— Правда, панове, он едет на хлопах, — подтвердил пан Будзило.

— Да это патер Загайло, — пояснил пан бискуп, — он так наказывает непокорных схизматиков или совратившихся в схизму. Он очень ревностный служитель церкви, и его святой отец лично знает.

Странный поезд между тем приближался. Впереди ехал конный жолнер со значком в руках, на котором изображено было распятие. За жолнером следовал сам патер Загайло. Он сидел в легкой плетеной таратайке, словно в решете или корзине, в каких возят на гулянье детей. Верх таратайки был тоже плетеный, с сафьянным фартуком.

Таратайку с патером везла запряженная в нее шестерка хлопов. Это были почти все молодые парни, и один уже с проседью, худой и понурый. Запряжены они были так, что впереди шло двое, как обыкновенно ходили в старину кони цугом и на вынос, а сзади, у самой таратайки, четверо. За та­ратайкою следовал другой конный жолнер. К концу дышла подвязан был колокольчик, который и звенел при движении необыкновенного поезда.

При въезде в замковый двор хлопы прибавили рыси. Видно было, что молодежь делала это с умыслом — просто озорничала; иной закидывал назад голову, изображая рети­вого коня, другой семенил ногами и ржал, третий, казалось, брыкался...

— Ги-ги-ги! — ржал коренастый парубок, подражая же­ребцу.

— Ой, лишечко! Грицко задом бьет! — дурачился дру­гой хлопец.

— Держите! Держите меня, пане, а то я брыкаться буду! — кричал третий.

Патер, высунувшийся из таратайки, хлестнул сплетенным из тонких ремешков хлыстом разыгравшихся хлопов и бла­гочестиво поднял глаза к небу.