Кровавый след потянулся за Нероном и в следующий, 66 год. Пользуясь тем, что принцепс был изрядно напуган масштабностью заговора, Тигеллин сводил счеты со всеми неугодными ему людьми. Всех, мало — мальски заподозренных в неблагонадежности, сенаторов и всадников без разбору осуждали к смерти или ссылке. Так, жертвой козней Тигеллина пал Петроний Арбитр, который своей выдающейся праздностью добился известности, которая обычно достигается лишь деятельной жизнью. Петроний не был прожигателем жизни, он вел себя как утонченный жуир, постигший все тонкости искусства наслаждения. Принятый в узкий круг приближенных императора, он стал в нем законодателем изощренного вкуса и арбитром изящества. Нерон ничего не признавал утонченным и изысканным, если это не получало сперва одобрения у Петрония. Гигеллин завидовал Петронию и боялся в нем возможного соперника, поэтому он оболгал его, обвинив в причастности к заговору Пизона.
И вот, когда Петроний следовал за Нероном, отправившимся на отдых в Кампанию, ему внезапно приказали остановиться в Кумах. Не желая оставаться в неизвестности и оценив ситуацию как неблагоприятную для себя, Петроний добровольно вскрыл себе вены, не дожидаясь формального приговора. Но он не торопился расстаться с жизнью, то перевязывал раны, то снимал повязки, проводя свои последние часы за пиршественным столом и беседуя с друзьями, но не о бессмертии души, как водится в такие минуты, а о вещах легкомысленных и приятных. Он слушал веселые анекдоты и любовные стихи. Некоторых своих слуг он наградил, некоторых наказал. В своем завещании он, не уподобляясь большинству, не заискивал перед императором, не расточал ему льстивых слов, а, наоборот, описал во всех подробностях его безобразные оргии, гнусности и бесчинства, назвав поименно всех участников его блуда. Написанное он отослал Нерону. Затем уселся за пиршественный стол и незаметно погрузился в сон, так что смерть его имела видимость естественной кончины.
"По уничтожению стольких именитых мужей Нерон в конце концов возымел желание истребить саму добродетель, предав смерти Тразею Пета". Столь высокопарно и патетично приступает Тацит к рассказу о гибели вождя стоической оппозиции в Риме. Тразея был одним из немногих в сенате, кто не льстил Нерону, не восторгался его дарованиями, не угодничал участием в зрелищах. Когда все трусливо молчали, он не боялся возвысить свой голос и открыто упрекал императора в распущенности.
Независимый дух Тразеи многими был истолкован как проявление строптивости и злокозненности. В ежедневных ведомостях римского народа его имя часто мелькало среди имен мятежников и бунтарей. В провинциях и войсках жадно прочитывали все, что касалось этого несгибаемого человека. Богохульник и ниспровергатель законов, вождь всех тех, кто презрел обычаи предков и жаждет новшеств, посягатель на свободу — такими словами характеризовали Тразею Пета его недоброжелатели всякий раз, когда о нем заходила речь в присутствии Нерона. За три года, нашептывали они, Тразея не соизволил перешагнуть порог Курии, предпочитая заниматься частными делами своих клиентов. Ему милы гражданские раздоры, он не присягает на верность указам принцепса и не воздает обеты за его благополучие.
В конце концов эти нашептывания сделали свое дело. Тразее было велено предстать перед судом сенаторов. Но он колебался, следует ли ему защищаться в сенате или горделиво дожидаться решения своей участи у себя дома. Не желая подвергаться оскорблениям и издевательствам сенаторов, Тразея написал Нерону полное достоинства письмо, в Курию же не явился.
Между тем как Тразея дожидался результата сенатского разбирательства у себя в садах, в Курии звучали следующие речи:
— Тразея, как бывший консул, жрец и римский гражданин, обязан присутствовать в сенате. Нечего ему разыгрывать из себя римлянина минувших времен. Пусть явится сюда и здесь перед нами заступается за врагов принцепса. Он получит от нас достойный отпор. Что ему не нравится? Может быть, то, что на земле царит мир и Рим наконец — то избавлен от кровопролитных войн? Разве не видно, что общественное благополучие повергает его в скорбь? Мы уже достаточно потакали честолюбцу, который давно стал врагом отечества. Если он ждет нашего решения, то вот оно: ему не место среди живых!
Тразея был обречен.
В тот день он созвал к себе друзей. Уединившись с учителем кинической философии Деметрием, он долго обсуждал с ним вопрос о природе души и загробном существовании. За этой беседой его застало известие о решении сената. Он тут же удалился в свой спальный покой. За ним последовала его жена Аррия, которая, как сообщает Плиний Младший, первая пронзила себе грудь кинжалом и со словами "Пет, не больно", протянула его мужу.
Читать дальше