Тогдашнего царя Македонии, если уж зашла о нем речь, тоже звали Александром. Фамильное имя, вероятно.
Я оставил задремавшего Лицикла (никогда не знал никого, кто спал бы больше) и вышел на свежий воздух. Был один из тех редких дней, когда мы оказывались предоставленными сами себе; Филиппа куда-то вызвали, а Парменион, в обязанности которого входило развлекать и занимать нас в отсутствие Самого, ненавидел бессмысленное общение почти так же страстно, как афинян. Передышка пришлась как нельзя кстати: я и в лучшие времена не любил подолгу сидеть взаперти. Я прогулялся вокруг двора, нашел боковую дверь, которая вела на аллею, и пошел по ней, пока не оказался в другом дворе с наполовину построенным зданием. Там и сям громоздились каменные блоки, аккуратно вырубленные, выровненные и сложенные, стояли лестницы, валялись канаты, инструменты и прочий хлам, без которого не бывает стройки — и ни единой живой души. Я уселся на груду блоков, зевнул и потянулся, от всей души радуясь тишине, не нарушаемой человеческими голосами. Затем я заметил какое-то движение за штабелем бревен. Я затаился и стал ждать.
Вскоре выяснилось, что за штабелем сидит мальчик. Он был так поглощен своим занятием, что едва ли заметил мое появление. Я встал и рассмотрел его повнимательнее.
Он не слишком походил ни на отца, ни мать, тем не менее я без труда узнал его. Он был где-то на полпальца выше своих сверстников, вряд ли больше. У него был длинный прямой нос, пухлые девичьи губы и большие глаза. Волосы у него были кудрявые. Локти и коленки покрывали свежие царапины, а на правом предплечье красовался большой лиловый синяк.
Он нашел между камнями гнездо диких пчел и внимательно изучал его.
Время от времени он принимался тыкать в гнездо длинной палкой, пока наружу не вылетал разведывательный отряд пчел, высланный разузнать, что происходит. Когда они появлялись из щели в камнях и начинали летать вокруг него, мальчик сбивал их наземь расщепленным концом палки, направляя ее короткими, резкими движениями запястья. Скорость его реакции и координация движений были почти невероятны.
— Тебя уже жалили? — спросил я.
Он не подпрыгнул на месте и даже не оглянулся — знай себе продолжал работать палкой.
— Семь раз, — ответил он. — Два раза в руку, три раза в ногу, один раз в шею и один раз в лицо.
— Болит?
— Да.
Я улыбнулся, но он по-прежнему не обращал на меня внимания.
— Тогда зачем ты это делаешь? — спросил я.
— Затем что вчера они ужалили моего пса.
— Хорошая причина, — сказал я. — Человек должен защищать своих друзей и слуг. Но зачем делать это таким вот образом? Почему не выкурить их оттуда?
Он нахмурил брови, не отрывая взгляда от пчелы, к которой он как раз примеривался.
— Я не подумал об этом, — признал он.
— Ты не пытался придумать способ получше? — спросил я. — Или упражнение в скорости и мастерстве доставляет тебе такое удовольствие, что ты и не хотел?
— Не понимаю.
— Нет никаких причин думать, что ты поймешь, — согласился я. — В конце концов, тебе сколько, десять?
— Девять, — ответил он. — И семь месяцев.
Я поднялся и обошел его так, чтобы он мог меня видеть при условии, что потрудился бы посмотреть.
— Ты афинянин, — сказал он. — Один из послов.
— Верно, — ответил я. — Но вообще я земледелец, и когда я был в твоем возрасте, рой диких пчел угнездился в щели за косяком. Они практически выселили нас из дома на пару дней, пока отец не выкурил их.
— Как он это сделал? — спросил Александр.
— При помощи жаровни, — ответил я. — Такой маленькой переносной жаровни на треножнике, вроде тех, что делают в Коринфе. Он набросал на нее свежих веток, чтобы пошел густой дым, затем установил треножник у входа и принялся загонять дым в гнездо с помощью мехов, которые занял у соседа-кузнеца. От дыма пчелы стали сонные и вялые, и мы пересадили их в пустой улей, который как раз был под рукой — мы потеряли рой годом раньше, а так нам удалось возместить потерю бесплатно.
Александр задумался над этой историей и позволил пчеле улететь восвояси.
— И вас при этом не покусали? — спросил он.
— Раз или два, — ответил я. — Семи раз и близко не было. Конечно, мы замотались в плащи и одеяла.
Я видел, как он переваривает информацию, как баклан переваривает целую рыбу — можно было заметить, как она потихоньку проползает по его горлу.
— Значит, вы взяли неудачу и превратили ее в удачу, — сказал он задумчиво.
— Метко замечено. Это мудрость, — сказал я, — которая приходит вместе со знанием и опытом. Вместо того, чтобы вступить в битву с врагом и уничтожить его ценой многих болезненных укусов, мы перехитрили его и присовокупили к своему хозяйству. Долгие годы потом мы получали от этого роя добрый мед.
Читать дальше