Том Холт - Александр у края света

Тут один нервический юноша, некто по имени Эгилох, служивший в конной гвардии, многозначительно прочистил глотку и спросил, что именно позволяет Александру верить, что в следующий раз он окажется более удачлив, чем в первый. Понятно, что меня там не было, так что все это пересказ с чужих слов; но у мужика, с которым я играл в кости, был двоюродный брат, который состоял в одном синдикате петушиных боев с младшим братом Калла, командира тяжелой фракийской кавалерии, который там был; поэтому мой рассказ так близок к платоновскому идеалу правды, как только возможно в нашем печально несовершенном мире, и Калл сказал, что Александру не понравился подтекст вопроса, совершенно не понравился.

— Что-то тревожит тебя, Эгилох, — произнес он тем ровным, спокойным голосом, от одного звука которого люди, которые хорошо его знали, мчались прочь в поисках пересохшего колодца, чтобы спрятаться. — Я хотел бы знать, что.

Молодой дурак Эгилох снова прокашлялся.

— Со всем уважением, меня тревожит все, — сказал он, — потому что у меня странное чувство, что все это уже было.

Александр улыбнулся.

— Разве? Это действительно очень странно, друг мой, поскольку мы знаем друг друга с шести лет, и я не припоминаю, чтобы ты бывал за границей, не говоря уж о Финикии. Когда же это было?

— Когда мы вместе учились в школе, в Миезе, — ответил Эгилох. — Учитель Эвксен рассказывал нам о битве — прости, сейчас не могу вспомнить, где она произошла — когда осаждающая армия сидела под стенами неприступного города, истирая себя об них безо всякой пользы, пока к осажденным не пришла подмога и не кончила дело.

— Сиракузы, — сказал Александр. — Ты вспомнил о попытке афинян взять Сиракузы во время Великой Войны. Эвксен говорил, что в этой армии был его дед.

Эгилох кивнул.

— Да, точно. Он ведь был одним из очень небольшого числа выживших, так?

Александр сморщился от этих слов; он был создан, чтобы играть прямодушного человека, роль, которую ненавидел, хотя и сам ее выбрал.

— Так, — сказал он. — И я уверен, ты помнишь и мораль этой истории. Эвксен сказал, что если бы он командовал афинянами, то держался бы за Сиракузы зубами, пока не нашел способ их взять, потому что это был единственный способ вывести оттуда армию целиком. И затем один из нас — кажется, ты, Клит? — один из нас спросил, что бы он предпринял для этого, коль скоро все, что они пробовали, успеха ни принесло. И Эвксен только улыбнулся своей обычной улыбкой и сказал: это просто. Я бы дождался, пока они не сделают ошибку. Все совершают ошибки, знаешь ли. Все войны проигрываются проигравшим, а не выигрываются победителем. — Он помолчал и взглянул на Клита, слегка склонив голову набок. — Ты ведь этого не забыл, да? — продолжал он. — Или ты хочешь сказать, что Эвксен ошибался?

(— Не помню, чтобы я такое говорил, — перебил я.

Эвдемон посмотрел на меня долгим, холодным взглядом.

— Да неужто, — сказал он.

Я немного подумал.

— Ну, может быть, частично, — ответил я. — Вот это замечание о войнах, проигранных проигравшими — признаю, это мое любимое высказывание. Мне оно казалось довольно изящным и вроде бы впечатляло детей, поэтому я использовал его сплошь и рядом, чтобы избежать необходимости думать. Но вот этого разговора, о том, что бы я сделал под Сиракузами... я совершенно не помню. Извини.

Эвдемон пожал плечами.

— Может, и не помнишь, — сказал он. — В конце концов, никто не ждет от тебя, чтобы ты запоминал каждую нелепость, которую когда-то говорил детишкам. Может быть, ты и в самом деле никогда этого не говорил в стольких словах, и Александр все перепутал. Неважно. Эвксен Александра сказал так, и своими словами почти нас убил. И Эвксен Александра был для него гораздо реальнее — и для меня, в результате — чем тебе когда-нибудь, прах тебя побери, суждено. На самом деле, — добавил он, мрачно на меня пялясь, — я готов спорить, что из всех существующих Эвксенов ты самый малозначительный.)

Вот так. Эгилох и Клит впали в немилость, осада продолжалась, мы сидели на месте, прижатые к Тиру, как слиток раскаленной докрасна бронзы к наковальне. Финикийцы стали возводить на стенах деревянные башни, чтобы пускать огненные стрелы прямо в толпу рабочих. Работа продвигалась еле как — стрелы сыпались градом, камни из катапульт мозжили людей каждую минуту, а мы должны были просто не замечать все это — Александр же тем временем заскучал и отправился в компании друзей детства и в сопровождении своей ручной кавалерийской бригады поохотиться на местных в холмах. Разумеется, проклятого шута чуть не убили при этом; был там у нас такой старый дурак по имени Лисимах, который раньше учительствовал в твоей школе...