Не поддается никакому описанию та ужасная картина, которую представлял штурм Праги. Тут все смешалось в одну страшную кровавую, огненную массу. Поляки защищались отчаянно, и это еще больше раздражило Суворовских чудо-богатырей; они дрались, как львы, не давая пощады никому и ничему, что становилось им поперек пути. Когда укрепления были взяты, и русские ворвались уже в самую Прагу, резня не только не прекратилась, но еще более усилилась. Жители Праги стреляли в неприятеля с крыш и из окон, бросали ему на голову тяжести, обливали горячей водой; это еще больше раздражало русских, которые, в свою очередь, гнали поляков к Висле, где они и гибли в волнах. Раздражение русских скоро дошло до крайней степени; каждую минуту можно было ожидать, что они бросятся через мост в Варшаву и обратят ее в пепел. Чтобы предупредить подобный исход, Суворов велел зажечь мост через Вислу, и тем спас Варшаву от окончательной гибели.
Поражение поляков было ужасное: их пало в Праге тридцать тысяч человек. Сам Суворов вошел в Прагу уже тогда, когда стихли ужасы резни. Немедленно, по его приказанию, всюду были расставлены русские караулы, а на берегу Вислы расположилась сильная батарея. Для героя раскинули простую солдатскую палатку, где он и расположился завтракать. К столу были приглашены пленные генералы. Суворов обошелся с ними ласково и возвратил им шпаги.
Утром следующего дня из Варшавы прибыла депутация к Суворову. Король польский писал ему, что жители Варшавы просят перемирия на неделю, после чего обещают начать переговоры. Но Суворов не соглашался ни на какие переговоры: на поляков он смотрел, как на мятежников, и требовал от них немедленной покорности. «Договоры не нужны, — писал он, — войско обезоруживается, и всякое оружие отдается русским. Король утверждается в своем достоинстве. Русские немедленно вступают в Варшаву. Жизнь и имение жителей безопасны. Ответ через 24 часа».
Обращаясь затем к депутатам, Суворов воскликнул: „Мир, тишина и спокойствие пусть будут между нами!“ Вслед за этим он стал обнимать депутатов, которые начали было что-то говорить, но Суворов не дал им докончить, повторяя беспрестанно, что он воюет не с Польшей, а с мятежниками.
Сдача Варшавы произошла 29 октября. Утром в этот день при звуках музыки и барабанном бое началось вступление русских войск по возобновленному мосту. Суворов, окруженный генералитетом, ехал на простой казацкой лошади. Члены варшавского магистрата дожидались его в конце моста, держа на блюде хлеб-соль и серебряные ключи города. Дружески обнял Александр Васильевич правителей города, поцеловал поданные ему ключи и, обращаясь к окружающим, сказал: «Благодарю Бога, что они куплены не такою ценою, как...» — полные слез глаза его при этом обратились к Праге. Народ спокойно принял русских, занявших польскую столицу.
В этот же день вечером Суворов доносил императрице: «Всемилостивейшая государыня! Ура! Варшава наша!»
С побежденными Суворов был в высшей степени мягок и снисходителен. Оставаясь твердым и неуступчивым в своих требованиях, он в то же время всюду выказывал милосердие и готовность забыть старую вражду. Когда на другой день польский король просил его освободить из плена одного из близких ему лиц, Суворов с полной готовностью выразил желание освободить не только одного, но целых пятьсот. В этот же день пятьсот польских офицеров было отпущено из плена.
Подвиг Суворова вызвал всеобщее ликование в Петербурге. Удар, нанесенный им неприятелю, был окончательный. Остатки Польши были разделены затем между Россией, Пруссией и Австрией. С этих пор Польша, когда-то могущественная и гордая, перестала существовать как самостоятельное государство.
Нечего и говорить, какими богатыми милостями был осыпан Суворов. Он был возведен в генерал-фельдмаршалы; ему было назначено в полное и потомственное владение одно из столовых имений польского короля — Кобринский Ключ, где насчитывалось около семи тысяч крестьян. Австрийский император прислал герою свой портрет, осыпанный бриллиантами, а король прусский — орден Красного и Черного Орла. Жители Варшавы поднесли ему золотую табакерку с надписью: «Варшава — своему избавителю».
Из всех наград выше всего Суворов ставил чин фельдмаршала. Только два лица в России имели тогда этот чин: Разумовский и Румянцев. Его радовало это еще и потому, что девять генералов, считавшихся старше его по службе, остались позади на служебной лестнице.
Читать дальше