Нина Молева - Граф Платон Зубов

— А за княжной-то что дадут?

— Уж, поди, больше, чем за любой другой здешней невестой. А после государыниного сватовства тем более.

— А все-таки, Анна Степановна, как брату сказать?

— А так и скажи: пусть твой камер-юнкер на балах около девицы покрутится для порядку, а там честным пирком да за свадебку. Больше того тебе скажу. При помолвке, надо полагать, государыня пожалует Прасковью Александровну в фрейлины.

— Откуда ж вам знать, Анна Степановна, о милости такой?

— Поживи с мое при дворе — всему научишься.

Малый двор. Великий князь Павел Петрович, Е. И. Нелидова.

— У вас есть час свободного времени, чтобы посвятить его мне, Екатерина Ивановна?

— Вы смеетесь надо мной, ваше высочество! По сравнению с возможностью видеть вас, говорить с вами любые дела перестают для меня существовать — тем более я не рассчитывала сегодня на разговор с вашим высочеством.

— Так дурно говорить, но меня подстерегла удача: великая княгиня почувствовала себя нездоровой и решила не выходить со своей половины.

— Что-нибудь серьезное, ваше величество?

— Полноте, Катишь, обычные фантазии, которыми она старается обратить на себя общее внимание.

— Но, может быть, это не так.

— Оставьте ваше милосердие, друг мой. Необходимость постоянно чувствовать себя привязанным к Марии Федоровне мне кажется большим злом, чем все козни Большого двора.

— Ваше высочество, но раз этот недуг неизлечим и ничего изменить нельзя, остается стараться о нем по возможности забывать. Мы с вами одни — разве это не чудесно?

— Но повод моего разговора далеко не так приятен, чтобы ему радоваться. Вы видели нового кандидата в флигель-адъютанты императрицы?

— Да, государыня сочла нужным представить нас друг другу, а вернее — показать и назвать меня этому молодому человеку.

— Даже так. Впрочем, если все пойдет привычным чередом, скоро ему будут представлять посланников и спрашивать его мнения о назначении министров. Но вы не сказали своего мнения о нем.

— Ваше высочество, боюсь, здесь не о чем говорить.

— Что вы имеете в виду?

— Это полное ничтожество.

— Вы не преувеличиваете?

— Что можно здесь преувеличить!

— Прежде всего он достаточно хорош собой.

— Дело вкуса. Мне кажется, все гусары на одно лицо.

— Тем не менее я слышал отзывы придворных дам о его привлекательности.

— Сделанные с расчетом, чтобы они дошли до ушей императрицы.

— Но в самом деле…

— Ваше высочество, если вы настаиваете на более подробном отзыве, пожалуйста: он не умен, не образован, плохо воспитан и — у него отвратительное французское произношение.

— Катишь, вы очаровательны и вы совершенно выдали себя!

— Позвольте, ваше высочество, чем же?

— Дурным французским. Вы маленькая снобка, моя дорогая, и не можете не гордиться собственным произношением.

— Вовсе нет, ваше высочество. Или, во всяком случае, не в данном случае. Вы просто не слышали, как безбожно этот молодой человек коверкает слова, путает мужской и женский род, а глаголы, а спряжения! Не знаю, в какой деревне он получил подобные навыки!

— И этого достаточно, чтобы вы не заметили смазливого лица?

— Естественно. Смазливая, как вы изволили отозваться, внешность может быть и у простого скотника, но скотник по крайней мере не будет строить из себя того, кого он из себя не представляет.

— Ваша категоричность меня просто завораживает. Вы никогда не применяетесь к мнению собеседника.

— В данном случае я даже не знаю этого мнения.

— Сначала ответьте мне на вопрос: как этот Зубов — надо же иметь такую поэтическую фамилию! — отнесся к вам?

— Вы знаете, ваше величество, с необычайным почтением, и это меня искренне удивило.

— Он выделил вас среди других?

— Совершенно явно. Он как-то особенно низко поклонился и даже попытался сказать достаточно неуклюжий, но очень высокопарный комплимент, хотя это далось ему явно нелегко.

— Вообразите, Катишь, он совершенно безукоризненно держал себя и в отношении меня, так что у императрицы даже появилась на лице недовольная гримаска.

— Мне сказали об этом.

— Вот видите. Более того. Сегодня утром он примчался из Царского с совершенно пустяковым известием, заявив на мой вопрос, что государю-цесаревичу обязан всяческой почтой только флигель-адъютант, а не любой придворный, и что такой чести он никому не уступит.

— Вы поверили в его искренность?

— Конечно нет, но в расчет — несомненно. А может быть, это входит в его отношение к престолу и венценосцам вообще.