Нина Молева - Граф Платон Зубов

Четыре года трудился — померла. Как свечка сгорела. Сказывали, в гробу от савана отличить нельзя было: так исхудала да высохла. В июне 1781-го году в Лозанне преставилась. Супруг как на тело упал, так несколько часов оторвать не могли. Умел, значит, любить. Еще как умел.

В Россию гроб едва не на руках вез. На каждой остановке в церковь местную вносить велел — панихиды служить.

Все постарались. Анна Степановна все доносила, хоть кончине скорой и радовалась. Твердила: Бог правду видит. Только чья правда-то? «Она была прекрасна и чувствительна, красота ее изображала прекрасную ее душу», — не кто-нибудь — посол французский писал. Державин эпитафию сочинил. Не помню стихов. Не люблю. А эти — рада бы забыть, да разве такое забывается: «Как ангел красоты, являемый с небес, приятностьми лица и разума блистала». Но уж совсем в толк не взять — тронулся Гриша разумом. Совсем тронулся. Не то что в Петербурге, в Москве, в городе появляться перестал. Ходит по Нескучному — с покойницей разговаривает. Ласковыми именами называет. За столом куверт ее держит. Постелю в опочивальне покойной велит ежевечерне стелить. Заботится, чтоб у кровати питье ее любимое стояло. Молоко теплое, как врачи приказали пить. На недосмотры в доме глядеть перестал, а тут каждую мелочь доглядывает.

Братья к себе его в поместья забрали — за жизнь опасаться стали. В Александро-Невскую лавру, куда «графинюшку» привезли, сами сумасбродного братца возили. Недолго, правда. Двумя годами только потерю свою пережил. На глазах угасал: «Иду, иду, Катенька, иду, ненаглядная моя…» Про императрицу разу не вспомнил. Сколько за срок этот короткий флигель-адъютантов прошло — считать охоты нет. Одна Марья Саввишна сердцем догадалась: не нужны они тебе, государыня. Никто не нужен. Забыться хочешь. Забыться… Если бы все так просто! Люди новые и обиды новые. Папа… Ах, как власть ему мерещилась! Как победу над Орловыми одержать хотелось! Как тут амантом не стать. Верность до гроба обещал. В доказательство все семейство свое в столицу привез. У себя поселил. И пошло-поехало. Чего на стороне да в девичьей утех любовных искать, когда полон дом племянниц, одна другой краше. Да еще и в твоем вкусе. Высокие. Крупные. Бело-сахарные. Крупитчатые. На подарочки дорогие падкие. Расстаралась сестрица-родительница, ничего не скажешь. А тут и императрица не отстала: всех фрейлинами определила, двери во дворец распахнула.

Девки смоленские! Как есть девки. Едва грамоте обучены. Двух слов связать не могут. Обхождения не знают. Зато — папа не скрывал! — в делах постельных чудо хороши.

В. В. Капнист, поэт — А. А. Львовой, будущей жене своей. Конец 1770–х гг. Петербург.

Дорогой друг мой, вы не ведаете, как письмом вашим истерзали мне сердце, какими поразили его стрелами. «Вижу, — пишете вы, — что слова мои для вас ничего не значат, и вы вовсе обо мне не думаете». Жестокая! Что ответить мне на это? Ничего. Слишком много чувств переполняет меня, чтобы мне удалось выразить, какое впечатление произвели на меня слова ваши. Боже! Никогда не поверил бы, что вы способны по всякому поводу переменять чувства ваши. Не думайте, что стану доказывать вам, насколько ложно то, что вы мне сказали. Пусть те, кто безо всякого основания не хотят быть ко мне справедливыми, думают, что им угодно; я не перестану от того быть тем, что я есть и чем быть должен… Не извинений от меня хотят, а требуют, чтоб я отказался от дружества [дружбы с поэтом Н. А. Львовым] и женился на вас. Вам уже давно известно, что первое совершенно немыслимо, а второе временно невозможно. Успокойтесь же, дорогой друг, верьте, что я все тот же, и не оскорбляйте меня, как оскорбили в последнем письме вашем… Зачем нам доставлять друг другу огорчения, когда их и без того хватает. К сему мнению присоединяется и преданный вам Львов…

Или не рассчитывал папа? Сам себя перехитрил? Не ради же племянниц отставку испрашивать стал. Чинов новых искал? Прав ли каких? Граф Петр Румянцев вовремя представился с двумя подопечными своими. На Безбородку глаза не положишь, а Завадовский хорош. Чудо как хорош. Однолеток папы, а куда свежее. Образованность тоже не сравнить. Румянцев знал в людях толк. Петр Васильевич и домашнее образование получил. У дяди в доме учителя духовные были. Потом Иезуитское училище. Духовная академия Киевская. Армии миновал — канцелярией Малороссийского генерал-губернатора обошелся. Характер славный: ни тебе ссор, ни разбирательств. Все уладить умел миром. Без обид. Румянцев души в нем не чаял. Все дела ему сдал. Все бы хорошо — аманта из него не вышло. Не столько по серьезности. Себе не верила — влюбился! Ревновать принялся. Укорять.