Нина Молева - Граф Платон Зубов

— Кого-нибудь на примете имеешь?

— Да как сказать, ваше величество. Сколько мог приметить, с большим пиететом, прямо скажем, уважением Платон Александрович к покойному князю Таврическому относился.

— Сама удивлялась, с чего бы. Неужто иных примеров нету?

— Прежде всего, государыня, великая вам преданность. Уж в ней покойный князь не знал себе равных. Если в чем и не прав был, так в целом к вашему интересу стремился.

— Хочешь сказать, к российскому. Заврался, Храповицкий, совсем заврался. Вот уж о державе покойный меньше всего думал.

— Ваше величество!

— Полно, полно, не хуже меня знаешь — из каждого дела карманы себе набивал. Свои лопаться стали, и племянниц не забыл.

— Кто, государыня, Богу не грешен, царю не виноват.

— Крепко был виноват светлейший. А главное — напоследях так обленился, таким сибаритом заделался, что кабы не военачальники наши, все турецкие дела угробил.

— Спорить, государыня, не решусь. Ведь я только в объяснение тяготений Платона Александровича.

— А что, канцеляристы в последнее время какие у светлейшего были? Толковые ли? Кто-то же все дела потемкинские делал? Не он же сам, на софе лежа да в соболя кутаясь. Уж не к лицу и не по летам, а все натешиться не мог.

— Вы о походной канцелярии, государыня?

— А что, у него другая какая была?

— О другой, пожалуй, неизвестен, а вся походная, сколько мне известно, преимущественно на одном человеке держалась.

— И кто ж такой?

— Не думаю, ваше величество, чтобы имя его было вам знакомо: Грибовский. Адриан Грибовский.

— Ну, и что о нем скажешь?

— Да что сказать. Покойный Григорий Александрович к делам своим никого не допускал. Разве со стороны разберешь.

— Хитришь, хитришь, Храповицкий. Выкладывай, что за пазухой прячешь. Ведь прячешь, а?

— Лет ему немного. По моему разумению, не более двадцати пяти.

— Платону Александровичу ровесник.

— В Московском университете учился.

— Окончил?

— О таком не слыхал. Сдается мне, до окончания курса вышел. В канцелярии губернаторской в Петрозаводске оказался.

— Далеконько. У кого же?

— У Гаврилы Романовича Державина.

— Правдоискатель, значит.

— Как раз напротив, ваше величество. Державин его казначеем в приказ общественных денег назначил, а он, грешный человек, там и проштрафился.

— Перед чужими денежками не устоял?

— Не устоял, государыня. Растратил. И немало.

— Судили?

— А вот это нет. Гаврила Романович растрату выплатил и от суда Грибовского спас.

— Приятели?

— Да нет, где там. Скорее Гаврила Романович в талант литературный Грибовского уверовал. От чистого сердца брату по перу помочь решил.

— Повезло прохвосту. А талант-то и впрямь есть?

— Не читывал его опусов, но Гавриле Романовичу как не верить.

— Стихи, что ли, сочиняет?

— Помнится, прозу. Даже пьески писать пробовал.

— И то сказать, кто смолоду не куролесил. Сколько растратчику-то от роду было?

— Не более двадцати. Гаврила Романович тогда еще говорил: ошибка в фальшь не ставится.

— Ошибка, значит. А дальше что с литератором стало?

— Доподлинно не скажу, а только Гаврила Романович его светлейшему представил — как раз Григорий Александрович по делам его сенатским хлопотал. Вот и оказался Грибовский у светлейшего в походной канцелярии. Да быстро так и заведующим стал. От Григория Александровича ни на шаг.

— И что, Таврический доволен им был?

— Не то чтобы хвалил, но и о жалобах слухов не доходило.

— И что, теперь не у дел остался?

— Похоже на то.

— Хлопотал ли за него кто?

— Не слыхал. А вот в прихожей у Платона Александровича его видали. Так полагаю, покровительства приходил искать.

— Отлично. Тогда так и сделаем. Надо бы так устроить, чтобы Платон Александрович сам его выбрал, а мы согласие дадим. Слышишь, Храповицкий?

— Нет ничего проще, государыня.

— А с Грибовским на особности поговори. Служба-то его все равно императрице будет — чтобы помнил, в фокусы разные не пускался.

— Поспешить прикажете, государыня?

— Непременно. Чтобы Платон Александрович после тебя с этим литератором толковать начал. Да, кстати, что сочиняет сей молодой человек?

— Будто бы воспоминания. О светлейшем.

— Ишь, прыткий какой. Тем лучше.

Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, А. А. Безбородко.

— Государыня, свершилось! Самые страшные предположения не доходили до такой крайности. До такой страшной крайности! 21 января был казнен его королевское величество Людовик XVI-й. И это начало 1793-го года!